верного бизнесмена. Гвен сглотнула и потерла ноющий от невыплаканных слез висок. Это о ней. Возможно, похищена с целью выкупа, остается шанс, что еще жива... Ей надо было кровь из носу дозвониться тете. Или Брайди. Карточку найти, конечно, не было ни единого шанса. Но вот наковырять в сети номер младшей сестры можно было попробовать. На старом школьном сайте ссылкой на закрытую страницу соцсети был список номеров телефонов школьников, выставленный специально для родителей на случай приглашений на праздники или необходимого контакта. Есть там и номер Брайди. Может там быть, по крайней мере, если страницу не обновили. По опыту Гвен, делали это активисты из родительского комитета крайне редко, ее собственный сменившийся номер провисел в этом списке два года, пока Гвен сама не пошла к секретарше и не разобралась с этой чепухой, после того, как ей неделю не смогла дозвониться бывшая лучшая подруга, переехавшая в другой город. Той пришлось разыскивать Гвен через Дерека, уже закончившего к тому времени школу. Да, надо будет так и сделать. Если у них где-то появится устойчивый интернет... Гвен бросила подозрительный взгляд на статью. Она не все прочла. Еще один абзац: «В связи с преступлением, разыскивается свидетель, Гэйвен С. Ван Вестинг, белый, 33 лет от роду, частный охранник, последний раз видели 19 августа на заправке на побережье. Особые приметы: рост шесть и пять*, ожог с правой стороны лица. Примечание: особо опасен, может быть вооружен, предполагается возможная связь с преступником...» И покатилось колесо - оно уже скоро их настигнет... Гвен уткнулась в газету и зарыдала. Как же она будет со всем этим жить? Куда им теперь прятаться? В какую нору, в какую неведомую страну, где их не достанут щупальца Кардинала и тяжелая поступь Артура-Молота? Почему их никак не оставят в покое? Потому что есть ее активы и ненасытная жадность Ричарда Фьюри, решившего приступом взять весь мир - и ее в придачу: «Ты большая девочка, сама поймешь, когда время остановиться. Я же не Динго Ван Вестинг. Увозить тебя силком я не хочу. Жду твоего добровольного шага в мою сторону. Скажем так, у тебя не больше месяца. Потом я начну расстраиваться - и ты, как преданная супруга - не очень верная, но это все впереди - начнешь неминуемо расстраиваться вместе со мной...» Да уж, начнет. Гвен не были известны слабые месте ее супруга, а вот ему все про нее было ясно. Чем больше любимых людей в тесном окружении, тем доступнее и беззащитнее человек. Их секут за любовь. И кормят ею собак - озверевших чудовищ на службе у хитроумного демиурга... Как отвратителен этот мир, в котором игра идет по этим правилам. И тогда Гвен пришло голову, что единственное слабое место Фьюри - это то, что он смертен, как и все они. И еще одно - она сама. Только ей под силу было подобраться достаточно близко, чтобы дотянуться до его жизни. Ну что ж, если это кого-то спасет, может, оно того и стоит. Гвен усмехнулась. Вот уж романтика. Будут сидеть в разных тюрьмах и хранить друг другу верность: он - за выходки Роя, она - за мужеубийство. Разные дороги - одна судьба... Она подумает об этом - но после. Сейчас ей хотелось забыть обо всем. Иначе голова лопнет. Гвен встала, выбросила газету в стоящее в коридоре мусорное ведро, предварительно основательно порвав и скомкав ее, и побрела к выходу. Пересекла холл, вышла на улицу, под моросящий серебристый студеный дождь. На улице было холодно, сразу перехватило дыхание, все тело покрылось мурашками. Зато дышится легче, чем в четырех стенах. Гвен зашагала к выцветшему кукурузному полю. Мертвые стебли все так же тоскливо шелестели на ветру. Она зашла внутрь этого засохшего странного леса - истончившиеся, почти седые листья гладили ее по лицу, цеплялись за волосы. Там и сям валялись одинокие початки кукурузы, желтые, как шафран и твердые, как камень. Гвен с детства ненавидела этот овощ, после того, как однажды отравилась этим канареечно-яркими сладковатыми зёрнами, слопав целую банку консервированной кукурузы. Больше она с тех пор ее в рот не брала. Но чаща, состоящая из сухих колосьев, болезненно притягивала Гвен - уж очень этот унылый, какой-то неземной пейзаж соответствовал состоянию души. Она словно влезла в выцветшую черно-белую фотографию - там, снаружи, слишком яркие краски, слишком жесткие игры. Хорошо бы остаться здесь, одним из стройных, легких стеблей, которые небрежно гладит ветер, запутываясь своей осенней заунывно-тревожной песней в тонких, как ее отрезанные пряди, листьях. Она будет вечно шелестеть под осенним дождем - засохнет, замрет - и не будет так мучительно больно. Он придет сюда искать ее, но никогда не узнает, не найдет ее среди сотен таких же, как и она сама, высушенных ненасытной землей и жарким летом, тянущихся к плачущему небу колосьев. Подобные ей никому не нужны, в них не осталось жизни - годятся только на осенний жертвенный костер, чтобы согреть дыханье на один вечер, повеселить случайный взгляд радостной жадной россыпью оранжевых искр, пожирающих постылую, мертвенную плоть. Было только одно «но». Где-то там спящее «сном праведника», как выразился Фьюри, ее персональное «но». Он боится огня и не придет даже с ней попрощаться. Прощаться надо было ей. Длинно, нежно, навечно. Она не станет его «посылать». Нет, она будет любить его - пока еще есть время, чтобы было за что держаться, когда вспыхнет пламя и пожрет ее вместе с ее тоской и невезением. Однажды - наступит такой момент, когда она будет готова - Гвен просто уйдет за дверь и не вернется. К тому времени он и сам догадается, что к чему. А если нет - тогда она возьмет себя в руки и разобьёт ему сердце. Это можно всегда поправить, в отличие от отнятой жизни. Найдётся после и кто-то достойнее ее, как и предвещал Кардинал, а Гвен не будет так тошно от осознания, что она сделала этот шаг не напрасно. Он того стоил. Сейчас она словно жила в долг: все, что в ней было, принадлежало ему. Гвен казалось, что она задолжала Гэйвену тысячу своих жизней - и одну горькую любовь. Теперь настало время отдать долг. Она вышла с поля, направилась к гостинице. Кукурузные стебли грустно провожали ее бесприютным своим шелестом и колючими прикосновениями к мокрым от осенней мороси щекам. Гвен шла, не оглядывалась. Надо было сделать еще одну маленькую работу, выполнить просьбу. Не будет ничего худого, если она оставит ему на память свой набросок. Она тихонько зашла в номер - Гэйвен так и спал, почти в той же позе, в которой она поймала его сегодня утром: на удивление спокойный, умиротворенный, почти что прекрасный. Возле кровати валялся ее рисунок. С ним ей повезло, и Гвен надеялась, что так же сможет поймать и собственный образ. Как выяснилось вскоре, она себя переоценила. Из трех набросков, сделанных в ванной перед зеркалом, один был хуже другого. Гвен зло комкала листочки и выбрасывала их один за другим в корзинку возле душевой кабины. Наскоро сфотографировала себя телефоном, ушла на прежнее место, устроившись в кресле возле окна - тут был хороший рассеянный свет для рисования. Углубилась в рисунки - не тут-то было. Она схватывала то проступающий в собственных чертах образ матери, то почему-то вдруг на рисунке ей померещилась Сесили: несмотря на полную непохожесть, было у нее и дезертира-Эйвери что-то общее, особенно во взгляде. Это Гэйвену точно не понравится. Гвен сминала листы, кидала их на пол, торопливо начинала следующий рисунок. Последний просто откровенно напоминал Брайди - возможно, потому, что Гвен все время думала о ней и предстоящем звонке. К чему тут Брайди, они вообще ничем похожи не были! Где же она сама? Воистину, от прежней Гвен ничего уже не осталось. Даже на бумаге не отобразишь. Разменялась на всех: на Эйвери, на дурочку-Гвеннол... Да, это, может быть, неплохая мысль! Гвен торопливо перевернула блокнот вертикально, набросала по памяти, восстановив в голове образ, что так старательно изучила далеким августовским вечером в зеркале, собственную фигуру со спины по пояс в воде. Рисовать пейзаж было несложно: он снился Гвен почти каждую ночь, когда она вообще умудрялась спать. Море, закат, одинокая чайка вдалеке - клише. Что там ей понравилось - руки? Да, худые, как плети, кисти, гладящие полупрозрачную воду. Рисунок был черно-белый, вернее, серый - цвет она добавила только в волосы и гаснущий малиновым и оранжевым закат. Пару отблесков на плечах - на этой картинке она как чужеродный элемент прошлого. Это правильно: для него она должна уйти в былое, так было надо...