Она почти закончила, когда обнаружила, что Гэйвен проснулся и с интересом смотрит на нее. - Эй, художник, что на этот раз ты изображаешь? Гвен подняла на него воспаленные, уставшие от всех непролитых слез и дурных картинок глаза. Он наверняка заметит ее смятение - не мог не заметить. Гэйвен всегда чувствовал ее лучше, чем она сама. Сейчас же начнет расспрашивать, расстраиваться, и тут она может себя выдать - а этого делать было нельзя. Ну, не натягивать же на лицо улыбку. В это он точно не поверит. Ее глупый взгляд тут же все ему и поведает. Стоит избегать прямого контакта. Когда Гвен смотрела Гэйвену в глаза, тут же возникало ощущение устанавливающейся между ними связи, и этот луч словно просвечивал их друг для друга насквозь. Этого нельзя было допустить. Но как? После двух с половин недель ее идиотской игры в молчанку и этой дешевой подростковой депрессии с элементами самоубийства Гэйвен стал настолько подозрителен, что Гвен казалось, он замечает каждый неровный вздох. Значит, надо было придумать что-то, ширму, способную заслонить всю ту снежную бурю, бушующую нынче у нее внутри. Вот, рисунки - отличная ширма. Дура-Гвеннол уж точно бы зарыдала от не получающихся набросков. Эйвери это тоже было досадно. Гвен же будет делать так, как решила. Рисунки не имеют значения. Имеет значение он: ее сбывшаяся мечта, ее несчастный рыцарь, который на этот раз не в силах был защитить свою даму-оборванку. Теперь пришла ее пора - она когда-то обещала быть ему паладином с мечом и охранять его от кошмаров. Беда в том, что нынче кошмары вылезли из самых отвратительных снов и уже стоят за дверью в молчаливом оскале, дожидаясь первой образовавшейся щелочки, чтобы проникнуть внутрь. Ну нет. Она не отопрет дверь. А когда отопрет - встанет на свою тропу, куда бы та ее ни завела. - Я не могу. Не получается... - Притворяться не было нужды, надтреснутый голос сипел, как после многочасовой истерики. - Что не получается? - чуть снисходительно и насмешливо-ласково, маскируя привычную жесткость, - Гвен все еще помнила, как боялась этого хриплого голоса, - осведомился Гэйвен. Твой выход, Гвеннол. - То, что ты просил. Я не могу себя нарисовать. - Гвен опустила ресницы, отчаянно желая, чтобы Гэйвен принял ее попытку спрятать глаза за смущение. Глаза ее выдадут. - Я уже десятый раз начинаю с начала, наверное. Уже бросила рисовать с зеркала - видишь? - Рука с сотовым предательски дрожала, как у маленькой девочки-лгуньи. И да, первая ложь началась именно с телефона. Гвен хотелось разжать пальцы и посмотреть, как мерзкий механизм рассыпается навсегда. - Теперь рисую похабным образом, с фотографии, и все равно - не могу. Не могу поймать. И это при том, что уже рисовала автопортреты сто раз... Это все не я. Извини... Он смотрит с жалостью и недоумением, потирает обожженную бровь, словно сомневаясь в трезвости ее рассудка. Да, у Гвеннол слабые мозги, и она всегда рыдает по пустякам... - Ну, вот еще. Подумаешь, важность. Потом. Тебя просто переклинило на этих рисунках. Отдохни. Ты же все утро с ними сидишь... Иди сюда! - и призывно протянулась ладонь размером с ее две, такая знакомая, обнимающая так крепко, что даже сейчас, при одной мысли у Гвен сводило замёрзшие колени и что-то обрывалось внутри, крючком дергало за диафрагму вперед, туда, куда ее звали и ждали. Пока еще ждали. Итак, под ноги вытертым ковром лег ее путь на костер. С чего он начнётся? Ну, конечно, как в любой сказке с несчастливым концом - с любви...