и чуть нахмурились, глаза под сиреневатыми веками движутся: что-то снится. Глупая ее тушь так и не смылась до конца, под пушистыми бабочками опущенных ресниц еще видны черные разводы краски. Что-то все же было не так. Она вернулась в номер, словно в аду побывала. И все эти вопли про рисунки тоже были ни при чем. Что-то другое там произошло, про что Гвеннол предпочла умолчать. Или Эйвери? Гвен не умела держать клювик на замке, любая мысль, посетившая эту когда-то рыжую голову, тут же отображалась на хорошеньком личике, словно внутри для нее не оставалось места. А тут - полный молчок. Даже намека никакого нет, как и нет желания с ним чем бы то ни было делиться. И это было тоже показательно. Обычно Гвеннол - если вообще к полутора месяцам их знакомства и сближения может быть применимо это слово - небрежно прятала свои секреты, оставляя на поверхности метки, чтобы он мог догадаться, прочесть их между строк. Ласточка-Гвеннол была как на ладони: ей важно спеть так, чтобы хоть кто-то услыхал ее трель. А тут ни следов, ни подсказок. Молчание - или белый шум. Может, просто устала, перенервничала? Объективно, было из-за чего. Вела машину - для неумелой девицы этого уже достаточно, чтобы психануть. Потом эта его болезнь. Тоже некстати. Она, наверное, испугалась. Сам бы Гэйвен, окажись они в противоположных ролях, точно бы сдрейфил: жар, лихорадка, а поди-ка возьми на себя полную ответственно за случай - к врачам-то было обращаться нельзя! Нет, тяжко. И все же это было все не то, он просто чувствовал - а в своих отношениях с Гвен, особенно после этой ее истории с молчанкой, Гэйвен уже просек, что стоило доверять инстинктам. Где же ответ на твою загадку, любимая? Она потянулась, потирая лоб, словно пыталась отогнать назойливую, терзающую ее мысль, отбросила тонкую кисть на подушку над головой. Кровавый ад, а это еще что? На запястье, там, где нежно светилось голубое кружево вен, руку пересекали черные, недавно зарубцевавшиеся шрамики - видно, что неглубокие, но ощутимые. Так... Гэйвен слегка отодвинулся. Хотелось закрыть глаза - не сильно-то он ими пользовался в последнее время, если упустил такие очевидные знаки. Несчастный слепец - а ведь никаких проблем со зрением у него пока не было! Игры в самоубийцу. В его школе был пацан, который развлекался подобными действиями. Ему нравилось себя резать - легонько, для виду, чтобы потом со скорбным видом расхаживать в кровавых лохмотьях. Бросать лезвие в ванной - чтобы все видели его страдания. Гэйвен страшно не уважал за это дурня, как не уважали его и остальные мальчишки. Однажды, спьяну, в выходные, этот осел распилил себя сильнее, чем обычно, задев артерию: из него полилась кровь, как из резаной свиньи, и он так разверещался в ванной, что разбудил надзирателя. Тот пришел, дал ему подзатыльник, посадил кверху рукой в коридоре, а остальных за дебош и для острастки на следующий день вместо выезда в город отправил на огородные работы. Благодаря этому паренька возненавидели уже все, даже те, кто не знал о его любви к бритве и пачкотне. Правда, после раскромсанной артерии дурень прекратил свои дебильные страдашки - видимо, смерть прошла слишком близко... Гвен, похоже, решила поиграть в то же самое. Ну, если вдуматься, ей было с чего. Субъективно же Гэйвену хотелось взять девчонку за худенькие плечи и тряхнуть раз-другой - чтобы неповадно было. Что ей, смертей мало? Тоже мне, нашла подходящие забавы для нынешнего возраста и ситуации! Еще не хватало. Гэйвен поморщился, еще раз взглянул на ее руку. Потом осторожно повернул и другую, лежавшую на груди поверх одеяла. Следы были на обоих запястьях, но и там, и тут - уже зажившие. Похоже, Гвеннол излечилась сама... Возможно, лучше было даже и не заводить об этом разговор... Однако все это хоть и было скверно, но никак не объясняло сегодняшнего срыва. Что-то он упорно пропускал. Гэйвен встал, напялил на себя штаны, нагнулся за ее почеркушками, раскиданными по комнате. И впрямь, Гвеннол, как ни старалась, не смогла поймать сходства. С одного из рисунков вполоборота улыбалась черноволосая молодая Сесили. С другого задумчиво смотрела вылетевшая из окна мать Гвеннол- еще одна ласточка, блин. Кто был на третьем, Гэйвен не знал, но решил, что, судя по смутному сходству, видимо, это была младшая сестра: более вытянутое лицо, упрямый подбородок, сумрачные глаза под темными широкими бровями. Да, это вам не ласточка - волчонок. Гэйвен покрутил головой, вновь глянув на портрет Клариссы. И как она умудрилась родить таких разных дочерей? И все же было у них что-то общее: в прищуре глаз, в упрямстве сжатых губ. Такие, как эти три, умирают, но не сдаются. И его девочка тоже. Последний рисунок был еще в блокноте. Гэйвен глянул - и опешил. Она нарисовала себя со спины, и это было его воспоминание о ней, одно из самых ярких, запретных и щемящих. Тот первый вечер, когда он потащился на берег выкурить сигарету подальше от светлых очей Хальтенхеймов и застукал Гвеннол купающейся голышом в закатном море. Откуда она-то сама могла знать, как выглядела со стороны? А картинка меж тем почти точно и полностью соответствовала тому, что помнил сам Гэйвен. Вот маленькая ведьма! В его мозгах копается, как в шкафу с нижним бельем, а в свои не пускает! Черти бы побрали всю эту путаницу! Гэйвен подцепил брошенную на стул рубашку, застегнулся, бросил взгляд на девочку, мирно спящую в сбитой после их бурных развлечений постели, и тихо вышел за дверь. 2 Он прошелся по улице, закурил. Слегка моросил дождь, почти неразличимый взглядом, словно в воздухе висела серебристая дымка. Очень скоро Гэйвен с омерзением почувствовал, что сигарета промокла и вот-вот потухнет. Он выкинул ее прочь, пошел под навес, взял другую. Тут тоже возле входа наставили таких же отвратительных цветочных горшков, как и на юге. Вообще, все было похоже. Двери эти чавкающие... Разница лишь в том, что можно было попасть в холл как снаружи, так и изнутри - в комнате было две двери. Удобно, если надо от кого-нибудь удрать. В их ситуации никогда не знаешь, что будет через секунду. К вопросу о - зачем он вообще ушел из номера? Выкурить мокрую сигарету? Посмотреть на вазоны с хризантемами, так их растак? Что за болван: она там спит, а он тут бегает туда-сюда мимо запертой двери - тоже еще, счастливый обладатель - и сокрушается о том, что не может заглянуть ей в голову, в единственное место, куда он еще не залез. Неужели нельзя было просто быть? Быть с ней, без этих мучительных терзаний и смутных измышлений, все равно никуда не ведущих? Сам же не так давно кидался лозунгами о скоротечности момента, а теперь вот торчит тут, словно боится... Все было так, но что-то в сегодняшней манере Гвен напрягло Гэйвена настолько, что загадка была, похоже, обязательной к разрешению. Он просто не мог там находиться: спящая в большой кровати девочка была как сфинкс - дальше не пройдешь. Поэтому он поджал хвост и сбежал. «Ты даже не Динго - ты шакал. Тьфу!» Если все равно он тут, снаружи, надо было где-то пожрать. Загадки загадками, но нельзя же голодать сутками. Гэйвен зашагал вдоль дороги - машину заводить не хотелось - набрел на неприметную забегаловку с покрытыми клетчатой бумагой столиками, притулился в одном из углов. Заказал флегматичной официантке, мерно жующей жвачку и, как и другие вокруг, не отрывающей взгляд от телефона, омлет, пару сэндвичей и кофе. Девица, к счастью, так и не взглянула на его приметную физиономию, лишь кивнула, нацарапав заказ в блокноте, и удалилась. Гэйвен отвернулся к окну, из которого были видны лишь бесконечные кукурузные поля и серая лента окружной дороги, пересекаемая эстакадами. Фермерские угодья были уже очищены от урожая и теперь служили лишь для того, чтобы навевать тоску. Гэйвен вспомнил, как он в те незапамятные времена, когда Ленор еще была жива, и от семьи оставались еще какие-то жалкие огрызки, съездил с отцом и сестрой на яблочную ферму одним ясным субботним сентябрьским утром. Артур тоже потащился с ними, но удачно встретил прямо на парковке своих двух одноклассников и свалил подальше от родственников, квасить, как подозревал Гэйвен. Как бы там ни было, день вышел отличный. Неважно, что отец за пару часов, сидя за столиком под тентом, так наклюкался, что машину в обратный путь пришлось вести его приятелю по цеху. Взъерошенный и агрессивный после яблочного сидра Артур рвался за руль, но и он был порядком датый, поэтому его не пустили. Отцовский друг, вывезя свою семью на воскресный отдых, попытался поделиться энтузиазмом с приятелем и порадовать бедных сирот, его детей. Гэйвен же искренне наслаждался выездом, хотя и понимал смутно, что сам по себе отец бы ни в жизнь не сподобился сдвинуться с места в выходные, убраться от привычного пива у телевизора. Игры с бензином были еще впереди, хоть и не за горами - пока еще другие дети не начали от него шарахаться и обзывать чудовищем, пока он еще был со всеми наравне. Гэйвен вдоволь наскакался на гигантском батуте босиком, пару раз шлепнувшись, чем вызвал смех Ленор, снимавшей его на отцовскую старую камеру. Первым вытащил темно-красное яблоко из бочки с водой зубами, обогнав белокурого увальня, который был его на голову выше. А главное: попал три раза подряд в тире в очко и выиграл приз - дурацкого розового зайца, которого тут же и подарил красивой девочке в зеленых резиновых сапогах, наблюдавшей за ним, пока он целился. Позже Гэйвен сообразил, что надо было подарить этот выи