ы в самый интересный момент нас взяли под белы рученьки копы? Ага, и отправили тебя к законному супругу в нежные объятья? - Заткнись. Поехали. - Гвен утерла рот и попыталась застегнуть куртку. Влажный локон волос попал в «молнию», Гвен поморщилась и едва слышно выругалась, дернув застежку. Как в замедленном кадре Гэйвен видел, как она привычно прикусила нижнюю губу, дрожащими пальцами выдергивая и обрывая рыжие, почти каштановые в мутном свете фонаря прядки... Ничем не поможешь, лучше быстрее - не так больно. А вот пушистую макушку Гвен, торчащую прямо под носом у Гэйвена, словно выбелило, вызолотило уходящим закатом. Взять бы ее прямо тут - как в дрянной порнухе... Нет, он не мог позволить себе этого безобразия. Кто-то должен думать из них двоих... Гостиница, к счастью, оказалась рядом. Вернее, самый распаршивый мотель. Места в нем были - это значилось на зиявшей неоновым светом вывеске, поскрипывающей над давно нестриженным лужком. Гэйвен заехал на парковку, слез, отправился в офис регистратуры - оплатить номер. Гвеннол благоразумно осталась сторожить байк. В узкой комнатушке было полутемно. Гудел вентилятор. На стене на подвесе работал маленький телевизор, настойчиво предлагающий всем женщинам попробовать чудодейственный корсет для похудения. За стойкой стояла необъятных размеров тетка, мерно жевавшая жвачку, как корова - сено. Волосы у нее были сине-фиолетового цвета, а глаза не отрывались от дисплея телефона. На Гэйвена она даже не взглянула. В экране смартфона мельтешили какие-то куры. - Мне нужна комната. - На одного или на двоих? - На двоих. - Восемьдесят пять. Дайте права, я оформлю. - Забыл в машине - Тогда сотня. Платить будете картой или наличными? Кард-слот не работает, банкомат в миле езды, возле Ти-марта, - администратор выдала привычную скороговорку одним словом и не без ехидства в голосе, словно гордилась местным бардаком - единственной здешней достопримечательностью, помимо кровавых кленов на обочине. - Наличными. - Вот ваш ключ, - бабища подняла на него синие с поволокой глаза, жирно подведенные черным, и вздрогнула, протягивая замызганную карточку от двери, засунутую в конвертик с номером комнаты. - Осторожно с ним, иногда заедает. Парковка - напротив дверей номеров. Не включайте музыку, а то тут дальнобойщики кантуются - они нервные.... - Не буду. Я сам нервный... Когда он вышел, Гвеннол уже наматывала круги по парковке, заложив ладошки в задние карманы джинсов. Как тигр в клетке. Он перекатил мотоцикл под дверь их номера, открыл дверь. Свет они зажигать не стали. В номере пахло несвежими одеялами и плохими сигаретами. Гвен подошла к окну, открыла его настежь, одернув вниз разлетающийся парусом дешевый тюль. - Воняет. Вот дыра. - Тебе не все равно? Кровать же есть. Лучше, чем под кленом... До постели они добрались не сразу. Половина одежды была снята - нет, по большей части сорвана - у дверного косяка возле входа в ванную. Еще какая-то часть - на скользком кресле из кожзаменителя, стоявшем возле окна. Гэйвен помнил, что старательно пытался расстегнуть ее куртку, не задев волос - и что та самая ободранная раньше рыжая прядь цеплялась за металл, а Гвен шептала: «Неважно, мне не больно», и он отчетливо знал, что девчонка врет, и за это любил ее еще больше и хотел еще сильнее. На кровати они очутились уже почти обнаженные, разметав остатки тряпок в изножье - и любое прикосновение, особенно нечаянное, обжигало, пугало липкостью кожи и немыслимым голодом близости. В комнате было жарко, несмотря на осенний прохладный вечер и раскрытое окно, и Гэйвену начинало казаться в этом полубреду, что они снова вернулись в лето, в одну из тех ночей, которые не использовали и потратили на разборки, мечты и истерики, а теперь нагоняли упущенное - порывисто, неуклюже и правдиво, словно вместе с одеждой были сорваны последние ошметья защиты друг от друга. В какой-то момент Гвеннол вывернулась, слегка оттолкнула его и потянулась за бутылкой с водой, стоящей на исцарапанной тумбочке. Гэйвен смотрел, как она жадно пьет из горла, и ревновал ее к бутылке, что касалась уже слегка припухших губ, к воде, что стекала тяжелыми каплями по маленькому подбородку - вниз по шее, к блестящей от жары груди, - даже к отсвету фонаря, заглядывающего в их жалкую обитель с улицы, что освещал Гвен скупыми мазками жёлто-оранжевого света, превращая ее из красивой девочки в незнакомое еще создание, безвозрастную, таинственную жрицу ночи - отчужденную и слегка пугающую. А потом она почему-то оказалась сверху - боже, что же она делает? Это надо было бы остановить... Пусть бы никогда не останавливалась... Гэйвену казалось, что он пытался возражать, жалко и неуверенно, как любой мужик, которого наконец приперли к стенке режущей как нож искренностью - не обладать им, а быть с ним, быть частью его - и тогда Гвен замирала, обращала к нему лицо, недоуменно, почти страдальчески изгибая светлую бровь, как мать, младенец которой вдруг перестал делать то, что от него ждут - и перехватывала его губы, безмолвно уговаривая, зачаровывая, затыкая. Чуткими пальцами пробегала по предплечью, медлила, спускаясь вниз, к боку, и Гэйвен забывал, по поводу чего протестовал, даже мысли уже текли не словесно, но образами, ощущениями, вспышками жара уже даже не в паху - в мозгу. И опять возникало это идиотски-беспомощное сладкое чувство, что он не знает и не понимает ничего, а она, напротив, всеведуща, и не два тела сплетаются на скрипучей кровати, а просто он - логическое продолжение ее, поэтому и нет никакого бесстыдства в касаниях, а грех всего лишь ограничивается самоизучением нового, только что осознавшего себя живым существа. Главное - не отрываться друг от друга. Не разделяться надвое. Тела предлагали другое, находя пути, стирая границы и мысли, ненужные теперь, тяжелые, кажущиеся кощунством. Гвен была светом впереди, вела и манила, и Гэйвен, откинув все сомнения, рвался за ней. Из одиночества, из себя - в нее. После всех немыслимостей и безумий этой странной ночи - они заснули, кажется, так и не расцепившись до конца - Гэйвена разбудило серое утро. Было уже очень поздно, и сквозь полудрему возвращалось объемное, почти тактильное ощущение уходящего времени. И вместе с тем, ему было насрать на время, потому что впервые после их отъезда из особняка он чувствовал, что все идет прекрасно. Гвен в кровати почему-то не было. Наверное, пошла в душ - у них не всегда получалось помыться, когда хочется. Пойти, что ли, присоединиться? Гэйвен вспомнил, как они однажды еще в гостинице на побережье пошли в душ вместе. Это было приятно и трогательно - смотреть, как Гвеннол боится взглянуть ему в лицо, исподтишка изучает, как он устроен и, преодолевая себя, придумав себе миссию, неловко пытается его мыть, страшась небрежного или излишне смелого касания. Самое убийственное в этой связи - искренность. Гэйвен вылез из кровати. Гвен обнаружилась не в ванной. Уже одетая, она сидела в гадком черном кресле, крепко обхватив коленки руками - и спала. Он подошел ней, опустился на колени, взял ее лицо в ладони - она открыла глаза. И тут все вдруг ухнуло куда-то - хорошо не было. Совсем. Для этого не надо было ни спрашивать, ни разговаривать, ни выяснять. Даже если бы Гэйвену захотелось, он бы не смог. Больше она не сказала ни слова. Теперь, неделей позже, они остановились в этом небольшом пансионе в предгорье. Пришлось задержаться на целые сутки - шел непрерывный проливной ливень. Он, как всегда, снял комнату на двоих - с двумя кроватями. Гвеннол тут же ушла в ванную, а после этого устроилась на дальней койке лицом к стене. У Гэйвена почему-то возникало ощущение, что она вовсе не спит, а думает, думает, подступая все глубже к этой своей персональной бездонной манящей бездне. А он стоял у окна, как пень, и ничего не мог с этим поделать. Гвеннол ускользала от него. Медленно и безнадежно, болтая ногами над зияющей тьмой. А пропасть, куда она так хотела слететь, вокруг была огорожена всеми возможными заборами и стенами, что ей было под силу поставить, и она была по одну сторону ограды, внутри, а он - снаружи, привычным пугалом. Она больше не подпускала его к себе. Мог бы он ее спасти? Этого Гэйвен не ведал. Он знал только одно, и это его добивало - особенно в пять утра - Гвендолин Грамайл больше не хотела, чтобы ее спасали.