«Могло быть хуже», — откликнулся внутренний голос, и стоило прикрыть глаза, как перед ними возникли картины залитого кровью пола, на котором где-то уже лежали убитые «фигуры», а где-то сидели оставшиеся, готовые стать разменными монетами в чужой мести. Смрад крови, виды убитых, чей-то смех и всхлипы — всё это давило на сознание, а душок — в нос, из-за чего появлялась тошнота, душил страх и хотелось единственное: оказаться где-то далеко или найти способ сбежать здесь и сейчас.
Ни у кого не получилось сбежать. Но и многие не вышли, потому… Да, могло быть хуже, особенно памятуя то, как Юля выжила, вот только забыть об этом не получалось.
Со стороны донёсся хлопок, и Пчёлкина отвлеклась. От выхода в основное здание загородного дома спускался Алтан. Их взгляды пересеклись, и владелец комплекса направился к ней. Юля терпеливо выжидала, пока он доберётся ближе, и с каждым его шагом в душе постепенно переставали скрести звери, отпускали воспоминания и даже становилось уютно в объятой закатными лучами оранжерее, почти не напоминавшей тюрьму. Пчёлкина мимолётно скользнула цепким взглядом по собранным в косы волосам, что на концах фиксировались металлическими вставками, чёрному костюму с расшитыми золотыми манжетами и вернулась к тёмным глазам со слегка приподнятыми уголками.
Его же взгляд остановился на её руке, что замерла над шрамом, и Юля не стала убирать её, только опустила на плечо, где огладила его также невесомо, и отвернула голову к цветам. Подошедший близко Алтан поцеловал кончики оставленной на плече руки, затем, приподняв голову, коснулся поцелуем и виска. Юля поёжилась, вызывая улыбку у подошедшего, и от смешка почти над собственным ухом, улыбнулась сама.
— Замёрзла? — уточнил Алтан, проводя рукой по спине. Юля отрицательно покачала головой, хотя, признаться, кончики пальцев всё же закоченели.
— Замёрзла, — подтвердил Алтан, и Пчёлкина, отпрянув, обернула на него голову, после, вспомнив поцелуй, дарованный кончикам её пальцев, неловко сжала ту в кулак — действительно, нечего скрывать.
Оба улыбнулись друг другу, и Юля замерла, ощутив, как Алтан отнял руку от её спины, оправил чутка выбившуюся прядь и, опустив свою, перехватил чужую ладонь своей. Пчёлкина поменяла их захват так, что теперь она удерживала его руку, и словив взгляды друг друга, оба направились обратно в помещение.
Тёплая ладонь согревала холодную, особенно пальцы. Юля доверчиво прижалась ближе, поглядывая на росшие вокруг растения, постепенно готовящиеся ко сну. Воробьи также поутихли, и вместо них с дальнего конца оранжереи слышался голос садовника, проводящего вечерний полив по регламенту. И увиденное сейчас напоминало больше идиллию, словно не было постигших наваждений.
— Всё ещё не нравится? — вкрадчиво поинтересовался Алтан, следя за взглядом Пчёлкиной.
Юля задумалась, изучила доступные кусочки оранжереи и всё-таки капитулировала — стоило признать, что здешняя совершенно отличалась от той, за которой ухаживала мать. В этой работники Алтана сделали всё, чтобы растения не мешали друг другу и располагались в строгой последовательности взаимовыгодного соседства. Вероятно, потому за почти уже полгода сожительства Пчёлкина не видела, чтобы какие-то цветы выбрасывали или чтобы какие-то стояли «сожжёнными скелетами». Такое внимание к деталям и собственной отдушине говорило лучше слов.
— Нравится, — тихо ответила Юля, обернув к нему голову.
— Я рад, — в тон ей ответил Алтан, и оба снова помолчали.
И в молчании этом не крылась неловкость. Юля улыбнулась, припоминая первые месяцы знакомства с Игорем, когда каждое их молчание сопровождалось тягучей неловкостью: Гром не знал, как вести себя с девушками, а Пчёлкина порой не знала, какие темы выбирать для разговора с ним. До-о-олго притирались друг к другу, находили точки соприкосновения и, в конце концов, — чего таить — достигли мира. Только вот рухнул он одновременно со смертью его, оставляя на душе очередной шрам.
Юля глубоко вдохнула и медленно выдохнула, сжимая непроизвольно чужую руку сильнее и ловя ответные мягкие поглаживания большого пальца по своей ладони. В поддержке и заботе, в малом жесте, показывающем о наличии рядом человека, готового поддержать. Это стоило многого. Тогда Пчёлкина позволила себе проявить слабость и на пару мгновений тоску и вспомнить, раз уж сегодня внутреннее охотнее напоминало за случившийся давно конфликт.
На Италии всё не закончилось, после неё наступил долгий период лечения, восстановления, судебного процесса с переводчиками и дачей показаний в иной стране, после в собственной, а потом… Юля и Дима так и не смогли сблизиться так, как то было до вендетты Разумовского. Смерть Игоря наложила на них обоих свой отпечаток и горе, но Пчёлкина была благодарна Дубину, что в тяжелейшие моменты депрессии, отчаяния и ужасов воспоминаний он был с ней рядом. Делить на двоих боль от утраты оказалось легче, чем в одиночку. Конечно, спасали сеансы психолога, конечно, спасали и собственные размышления и соблюдение предписаний, но когда рядом был кто-то, переживший почти то же, становилось легче, пускай и ненамного.
Как стало легче, так Юля вернулась постепенно к работе, и параллельно искала любую информацию о Разумовском, сначала не из желания отомстить, а потому что хотелось точно удостовериться, что психического упрятали за решётку.
Не упрятали.
Украли, затем украли повторно, а теперь числился в федеральном розыске в нескольких десятках государствах, включая Российскую Федерацию, вместе со своим другом Олегом Волковым, для которого их третья подружка — Маргарита Разумовская когда-то выторговала на суде такой же статус потерпевшего.
На неё Юля зла не держала, именно Маргарита как могла заботилась о них тогда в Италии, будучи такой же заложницей обстоятельств, и испортила некоторые ошейники. Одни вопреки стараниям сработали как надо, другие — лишь сбавили мощность, как то случилось у Пчёлкиной, а третьим повезло меньше и несделанное браслетом было приведено «вручную».
«И почему он с ним?» — задумывалась часто Юля, вспоминая выстрелы Сергея в собственного друга детства, и также часто оставляла этот вопрос без ответа. Если Волкову нравится роль верной псины, так тому и быть.
Вдохнув, Пчёлкина приникла к плечу Алтана, положила на него голову, а другой рукой ухватилась за его локоть и, ощутив чужое тепло, услышала, как мысли стали отступать окончательно, воспоминания прятаться обратно и только тупым жаром отдавалось уже собственное желание разыгрываемой партии-вендетты против Разумовского и его нового Чумного Доктора.
Полиция вновь окажется бессильной, если всё пойдёт по «старой схеме», а Юля была уверена, что рано или поздно Санкт-Петербург ожидает повторение «чумного очищения прошлого». Ведь преступники не менялись и всегда начинали из «благих побуждений», только на этот раз у города не было Игоря Грома и рассчитывать он мог на такую же нелегальную мафию, чьи интересы также портило появление «правозащитника в маске». А может… И помогало.
— Ещё думаешь, что не стоит её привлекать? — мягко спросил Алтан, отвлекая Юлю от размышлений. Пчёлкина отняла голову от его плеча, осмотрела оставшиеся метры до входа в дом и, как и в прошлый спор, подтвердила:
— Не та ставка, ради которой король сделает шаг.
— Она была его женой, — подчеркнул Алтан.
— Бывшей женой, — парировала Юля.
— Которая до сих пор распоряжается сетью и всеми его активами, — в обратную закинул он.
Пчёлкина подняла на него слегка нахмуренный взгляд и оттянула уголок губ, словив ответное лукавое внимание — о подобном они говорили столько раз, что и не счесть, вот только когда как Алтан видел в привлечении Маргариты Разумовской возможность выманить другого Разумовского, Юля знала, что он не купится, вот только…