Мальчишки украли у него данду и верхнюю одежду и не давали ему спокойно поесть. Всякий раз, когда он ставил перед собой миску с горсткой риса, который ему удавалось выпросить, они бросали в нее песок или выхватывали ее у него из-под носа. Им очень хотелось, чтобы он заругался на них, но он хранил молчание. Он думал про себя: «Разве эти люди есть причина моих страданий или счастья? Нет. Может быть, я испытываю страдания из-за своей кармы? Или по воле Параматмы? Нет, причина моих страданий в моем уме. А потому я должен обуздывать его и сосредоточивать на Кришне». Здесь Гаура-Кришна Свами процитировал такой стих: этам са астхайя паратма-ништам адхьяситам пурватамир махаршибхих ахам таришьями дуранта-парам тамо мукундангхри-нишевайаива
(Бхаг. 11.23.57)
Брахман решил отречься от всего материального и найти убежище у Кришны, в котором находят прибежище все великие мудрецы, знающие, что благодаря этому они непременно пересекут океан рождения и смерти.
Гаура-Кришна Свами продолжал говорить. Его рассказ захватил меня. Однако затем он принялся бичевать семейную жизнь вообще, и я подумал, что тут он хватил через край. Мне захотелось рассказать ему о своей жене, о том, какой она чистый и безгрешный человек. Но я промолчал: начни я говорить об этом, он бы наверняка решил, что я просто под башмаком у жены.
Но по крайней мере, его слова заставили меня более серьезно отнестись к санньясе. Он дошел до того, что заявил: «Грихастха не может проповедовать». «А как же я, Махарадж, - спросил я, - я же грихастха». «Нет, - ответил он, - ты живешь скорее как ванапрастха».
Разумеется, я хочу вести такой образ жизни, в котором не было бы места половым отношениям, да и Гаура-Кришна Свами говорит только то, чему учат шастры, которые утверждают, что из-за привязанности к жене и детям человек запутывается в сетях материальной природы. Он сказал, что, если человек отрекается от мира, а затем вновь начинает думать о своих близких и возвращается в лоно семьи, это все равно что, извергнув из себя содержимое желудка, начать есть эту блевотину. Но говорить так - его долг.
Всю свою жизнь я был семейным человеком, правда я всегда старался обуздывать свои страсти. Гаура-Кришна Свами просто побуждает меня признать, что в пятьдесят лет человек должен раз и навсегда отказаться от наслаждения сексом. Это относится и к сексу в его тонкой форме, который проявляется в стремлении к наживе, всеобщему поклонению и почестям. Я согласен со всем этим. Я ни с чем не спорю. Но он не знает, что Чайядеви не похожа на материалистично настроенных женщин. Поэтому я иду и ничего не говорю.
Но к чему все это ведет? Должен ли я принять санньясу? И что, люди будут тогда оскорблять меня, как брахмана из Аванти, будут бить меня и мешать мне есть? Это и есть санньяса? Должен ли я именно так понимать его слова? Все это кажется мне таким жестоким.
Я чувствую сейчас некоторую жалость к себе. Какая-то частичка моего «я» хочет вернуться в родную деревню. В моей жизни были и удачи и неудачи. И вот теперь моя деревня стала святым местом как раз тогда, когда меня там не было. Почему судьба лишает меня милости Господа Чайтаньи? Почему мне не удается обрести больше милости?
Люди смотрят на нас, когда мы проходим мимо. Некоторые пашут в поле, и мы видим, как, заслышав стук мриданг и звон каратал, они останавливают волов и поворачиваются в нашу сторону, даже если они довольно далеко от нас. Дети идут рядом с нами и подпевают нам. Собаки тоже бегут за нами. Лавочники, птицы, деревья, развилины дорог. Тяжело навьюченные ослы, подгоняемые погонщиками. Все видят нас и слышат звуки Харе Кришна.
Гаура-Кришна Свами как-то сказал, что звук - это Сам Кришна. Один из юношей спросил: «А разве не все сущее есть Кришна?» «Да, - ответил Махарадж, - все есть Кришна, но Его имя, предстающее в звуке, - самая милостивая Его форма. Он являет Себя в звуке во всей полноте, и в форме звука Он более доступен нам».
Мы несем с собой гром и дождь. И в человеческом обществе, и среди низших существ велико забвение Бога. И людям, и низшим существам необходима харинама. Она необходима и мне. Я участвую в ней не потому, что я такой самоотверженный человек; напротив, с помощью этой бескорыстной деятельности я стремлюсь спасти свою душу.
Я пою ради собственного блага. Я поднимаю руки и кричу: «Харибол! Воспевайте святое имя». Я кричу прежде всего самому себе, тому «я», к которому я чувствую жалость и о котором лью слезы сострадания и печали, и даже - преданности. Тому «я», которое все еще не знает, что оно должно делать и куда оно идет. Оно подобно бродяге, который бредет вслед за группой харинамы отчасти потому, что ему некуда больше идти. Оно подобно собаке, которая, привлеченная задушевным пением людей, чувствует, что эти люди добры, и надеется, что они дадут ей поесть.
Иногда я получаю возможность произнести проповедь. Сегодня утром я взял для нее несколько стихов из «Бхагавад-гиты». Мы с мальчиками изучаем сейчас главу о трех гунах материальной природы, где говорится, что Кришна не подвластен влиянию гун и что никто не знает Его.
Произнося проповедь, я словно возношу вслух молитву. Я хотел бы услышать, как Кришна что-то говорит мне. «Где бы мы ни читали вслух «Бхагавад-гиту», которая была поведана Самим Кришной, это место очищается от всей скверны». Я сказал это, когда мы сидели у дороги под деревьями ним. Рядом стояло несколько местных жителей, которые тоже слушали мою проповедь. Я сказал: «Те, кто слушает «Бхагавад-гиту», очищаются точно так же, как если бы они совершили омовение в Ганге. И говорящий тоже очищается при этом от всей материальной скверны».
Чайядеви
До настоящего времени я не понимала, кто такие Радха-Кришна. Я видела Их изображение и оно мне очень нравилось, хоть у меня было неверное представление о Них. Я смотрела на Них не как на источник жизни и любви или конечную цель жизни. Они были для меня просто привлекательными Божествами, а не главным объектом поклонения. «Кришна - аватара Вишну, - говорили мне. - Верховный Господь, возлежащий на змее, иногда принимает облик Нарахари, Матсьи, Варахи или Рамачандры, а иногда Он нисходит, чтобы предаться играм во Вринадаване».
Теперь я прихожу к Ним каждое утро. С тех пор, как мои друзья покинули нашу деревню, я редко слышу рассказы о кришна-лиле. Мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь рассказал мне о каких-нибудь играх Радхи и Кришны. А игры Их все продолжаются, и не только те, о которых повествуется в писаниях. Когда Они принимают наше поклонение, это тоже своего рода игра.
Тирупати спросил меня, не нужно ли мне чего-нибудь. Я сказала, что нам нужно столько всяких вещей для мандира: серебряные принадлежности для арати, занавес, шелк для Божеств, медный колокольчик, да и новый мандир тоже нужен. «Я не так богат, - промолвил он. - Я не могу купить все эти вещи. Я спрашиваю, что нужно лично тебе». Я сказала, что мне нужны новые кувшины для воды. Конечно же, они нужны мне тоже для севы Божествам.
Радха-Гопинатха, я Ваша новая служанка,
Вы же вечно юны и каждый день иные.
Склоняюсь перед Вами я в поклоне.
Когда я прибираю Ваш мандир,
Вы предаетесь играм и забавам и танцуете в рощах Вриндавана.
Ранним утром Вы спите сладким сном, и я стараюсь не шуметь, чтоб не тревожить Вас.
Скоро преданные захотят Вас видеть, и пуджари придет Вас будить.
Как милостивы Вы, что позволяете нам приобщиться к Вашей лиле.
Дорогие Радха-Гопинатха, подчас я вижу в Вас Лакшми и Нараяну, которым я поклонялась всю свою жизнь.
Но Ты, Кришна, выглядишь совсем иным -
Ты танцуешь, сгибаясь в талии, и играешь на флейте.
И мы всегда ставим возле Тебя коров.