Некогда жил один очень уважаемый индус, у которого был слуга-мусульманин. Индус относился к слуге, как к сыну, но однажды слуга совершил дурной поступок, и хозяин высек его розгами. Спустя какое-то время этот слуга неожиданно стал правителем всего края. Как-то жена этого бывшего слуги, ставшего правителем, увидала на его спине рубцы и спросила, откуда они у него. Он рассказал ей о том давнем случае, и жена воскликнула: «Ты должен убить того, кто сделал это!» Правитель возразил ей: «Нет-нет, этот человек всегда заботился обо мне, он вырастил меня, как родного сына». Однако жена настаивала на своем, и в конце концов мусульманин поддался на ее уговоры. «Ну хорошо, - сказал он, - я накажу его».
На следующий день правитель-мусульманин пришел к своему бывшему хозяину-индусу и побрызгал на него водой. Это должно было означать, что индус стал отныне мусульманином. В результате индуистские брахманы посчитали этого человека (на которого побрызгали водой) изгнанным из индуистской общины. Потрясенный их решением, он отправился к другим брахманам, желая узнать, какую епитимью он должен наложить на себя, чтобы вновь стать индусом. Одни брахманы сказали, что тут уже ничего нельзя поделать, и посоветовали ему уйти из жизни, выпив кипящее гхи, другие же не согласились с ними, и тот человек окончательно стал в тупик.
В конце концов он встретил в Варанаси Господа Чайтанью и спросил Его, что ему делать. Господь Чайтанья сказал: «Просто повторяй во Вриндаване маха-мантру Харе Кришна, и это очистит тебя от всех твоих грехов. Тебе нет необходимости делать что-то еще, чтобы вновь стать индусом или искупить свои грехи». И тот индус так и поступил!
Конечно, ты догадываешься, какое огромное впечатление произвела на меня эта история. Она вселяет в меня уверенность и надежду. Если же я еще не чувствую себя очистившимся, так это потому, что допускаю оскорбления при повторении святого имени. Но святое имя несет в себе милость, благодаря которой человек может очиститься от всех грехов и избыть все беды и несчастья. И ни в каком другом искуплении нет необходимости. А из этого ясно, что я должен делать: я должен добиться, чтобы мое повторение святых имен стало чистым. Что ты думаешь об этом? Как мне сосредоточиться полностью на повторении, не отвлекаясь ни на что другое? Давай обсудим это, когда я вернусь.
Сейчас, когда я пишу это, я чувствую себя намного лучше. Все спят, и вокруг царит глубокая тишина, только слышно, как трещит сверчок, да где-то в городе изредка лает собака. Я чувствую себя уверенно. Утром группа Гаура-Кришны Махараджи уходит отсюда. Я испытываю сильное искушение отправиться вместе с ними, и я, может быть, и пошел бы с ними, но я не могу пренебречь своим долгом и не доставить сообщение в Анантапур.
Пожалуйста, молись за меня. Я уверен, что, если бы люди могли общаться с помощью одних только мыслей, мы бы находились с тобой в почти непрерывном общении. В духовном смысле мы с тобой и так вместе, ибо оба мы в санге с преданными Господа Чайтаньи, которые повторяют святые имена везде, где бы они не находились.
Чайядеви
Мой дорогой муж, я постоянно пишу мысленно тебе письма. Даже во время харинамы, когда я, захваченная пением, чувствую необыкновенное воодушевление, я все равно думаю о тебе, и в эти минуты мне очень хочется, чтобы ты был рядом со мной. То, что я думаю о тебе, вызвано уже не материальной привязанностью, а духовной близостью. Думая о тебе, я не перестаю надеяться, что у тебя все хорошо. Я сильно беспокоюсь за тебя, однако, когда чувство беспокойства охватывает меня, я говорю себе: «Кришна позаботится о нем» - и возвращаюсь к своим занятиям. Думаю, ты предпочел бы, чтобы я всегда была поглощена своим служением и не слишком беспокоилась о тебе.
Намедни я совершила дерзкий поступок, но надеюсь, это не вызовет твоего недовольства. День или два назад я пришла на собрание совета храма Лакшми-Нараяны, чтобы поговорить с членами совета. Разумеется, я сперва попросила у них разрешения. Они позволили мне сказать несколько слов, и я со смирением спросила их, не могли бы они решить вопрос о твоем возвращении к обязанностям пуджари, поскольку ты избавился от всех дурных наклонностей. Я процитировала стих из писания, гласящий, что, даже раз произнеся святое имя, человек может освободиться от большего числа грехов, чем он способен совершить за несколько жизней. Затем я рассказала о твоих ежедневных занятиях и о том, с какой сердечностью отнесся к тебе Чайтанья Прабху.
Мои слова привели их, похоже, в замешательство, а кое-кто из них казался даже раздраженным. Правда Рамачандра Махарадж был настроен довольно доброжелательно. Он сказал, что именно так и должна говорить добродетельная жена. Он не хотел больше говорить при мне об этом деле, поэтому меня попросили выйти из комнаты.
Уходя, я услышала, как председатель совета, Видья Прабху, сказал что-то, порочащее Господа Чайтанью. Он проговорил это очень тихо, обращаясь не ко мне, а к членам совета. Кажется, он сказал: «Но у нас есть некоторые сомнения относительно Шри Чайтаньи…» Я спросила его, что он сказал, но он холодно на меня посмотрел и ничего не ответил. Его замечание предназначалось не для моих ушей, и он не хотел обсуждать это со мной. Я поняла, что я там лишняя, и ушла.
Позже я рассказала Чайтанье Прабху об этом случае. Он не хотел вмешиваться в вопросы руководства храмом, и к тому же, хоть он очень тебя любит, ему не хотелось становиться пристрастным и принимать твою сторону. Однако, когда я сказала, что у них, судя по всему, сложилось ошибочное мнение о Господе Чайтанье, он согласился поговорить с Видьей Прабху с глазу на глаз. Но он не сделал этого, и тогда я спросила Рамачандру Махараджа, когда увидела его во время харинамы, когда будет следующее собрание. Ты, должно быть, недовольно хмуришься, читая эти строки, и думаешь: «Что она делает? Зачем она вмешивается не в свое дело?» Но подожди, ты увидишь, что все обернулось как нельзя лучше.
Чайтанья Прабху решил все-таки встретиться с председателем совета и пришел к нему в храм. В тот момент я как раз тоже была там. Они говорили только о философских вопросах и совсем не касались внутренних дел храма. Они ни словом не обмолвились ни о тебе, ни о моей просьбе. Председатель сказал, что, насколько он понимает, Господь Чайтанья отдает предпочтение поклонению Радхе-Кришне и ставит его выше поклонения Лакшми-Нараяне. На это Чайтанья Прабху ответил, что все совсем не так. Затем он рассказал о беседе между Господом Чайтаньей и брахманом Вьенкатой. Господь Чайтанья жил в Рангакшетре в доме у Вьенкаты Бхатты во время чатурмасьи. Проведя всю чатурмасью вместе, они очень сблизились. Порой они затевали шутливый разговор о религии, но спорить они никогда не спорили. Как-то Господь Чайтанья шутя сказал Вьенкате Бхатте: «Боготворимая тобой богиня счастья Лакшми всегда пребывает на груди у Нараяны, и она самая добродетельная женщина во всей вселенной. Мой же Господь Кришна всего лишь пастушок, обязанный стеречь коров. Так почему же такая добродетельная женщина мечтает о близости с моим Господом?» «Между Нараяной и Кришной нет различия, - ответил Вьенката Бхатта, - однако Кришна имеет большую привлекательность из-за супружеской расы. И потому нет ничего удивительного, что Лакшми хочет наслаждаться обществом Кришны. Почему же Ты смеешься над этим?» На это Господь Чайтанья заметил: «Однако, если верить богооткровенным писаниям, она не может принять участие в танце раса. Ты можешь сказать, почему?» Вьенката Бхатта сказал, что не знает. Тогда Господь Чайтанья объяснил ему, что Лакшми-деви не может участвовать в танце раса из-за того, что не в силах отказаться от роскоши и вести образ жизни последовательницы одной из гопи.