Свами все еще поддерживал молчание. Он, бывало, останавливался у порога какого-нибудь дома, хлопал в ладоши, и если давали какую-либо пищу, то брал ее в сложенные чашечкой ладони и ел, стоя на дороге. Даже если приглашали, он никогда не входил в дом. Свами каждый день двигался по другой улице и никогда не подходил к одному и тому же дому дважды. Он говорил впоследствии, что просил подаяние почти на всех улицах Тируваннамалая.
После месяца жизни в храме Арунагиринатхара Свами избрал своим пребыванием одну из башен Великого Храма и сад Алари в нем. Куда бы он ни направлялся, его уже сопровождали почитатели. Он пробыл тут лишь неделю, а затем ушел к Павалаккунру, одному из восточных отрогов Аруначалы, и остановился там в местном храме. Он обычно сидел здесь, как и раньше, погруженный в самадхи (Блаженство Бытия), покидая жилище только для выпрашивания пищи, пока Паланисвами отсутствовал. Часто случалось так, что храмовый священник запирал Свами и уходил после совершения пуджи, не потрудившись посмотреть — нет ли его внутри.
Именно здесь Алагамма и нашла сына. Получив известия от Неллиаппияра, она подождала рождественских праздников, когда старший, Нагасвами, освободился, чтобы сопровождать ее, и отправилась в Тируваннамалай. Она тотчас же узнала своего Венкатарамана, несмотря на его изнуренное тело и спутанные волосы. Со всей материнской любовью она сетовала на условия его жизни и умоляла вернуться обратно домой вместе с ней, но он сидел недвижно, не отвечая и даже не показывая, что слышит. День за днем она возвращалась, принося ему для еды разные вкусности, упрашивая и упрекая, но безрезультатно. Однажды, уязвленная очевидной утратой его чувства к ней, Алагамма залилась слезами. Он все еще не отвечал, но, чтобы не выказать сострадание, давая тем ложные надежды на то, что случиться не может, поднялся и ушел. На следующий день она заручилась симпатией почитателей, собравшихся вокруг нее, излив им свое горе и умоляя вмешаться.
Один из них, Пачайяппа Пиллай, обратился к Свами: «Ваша мать рыдает и молит; почему бы Вам хотя бы не дать ответ? Будь то „да” или „нет”, но Вы можете ответить ей. Свами не требуется нарушать свой обет молчания. Вот карандаш и бумага; Свами может по крайней мере написать то, что он должен сказать».
Он взял бумагу и карандаш и полностью безличным стилем написал:
«Предопределяющий управляет жребиями душ в соответствии с их прарабдха кармой (судьбой, вытекающей из баланса действий в прошлых жизнях, которая должна быть отработана в этой жизни). Чему не суждено случиться — не случится, как ни старайся. Что предопределено — случится, несмотря на любые попытки это предотвратить. Здесь нет сомнений. А потому лучше всего — оставаться в молчании».
По сути, это то же, что Христос сказал своей матери: «Зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?»[39] Форма же очень типична для Шри Бхагавана, так как он предпочитал оставаться в молчании, когда ответ мог быть только отрицательным, но когда безмолвие не принималось и под дальнейшим нажимом он давал ответ, то последний формулировался в таких общих терминах, как если бы это было безличностное доктринальное выражение. Но, тем не менее, в то же самое время — ответ на конкретный вопрос, соответствующий потребностям спрашивающего.
Шри Бхагаван был бескопромиссен в своей доктрине, согласно которой то, что должно случиться, случается обязательно, но в то же самое время он учил, что все происходит благодаря прарабдхе — балансу человеческой судьбы, действующему согласно такому строгому закону причины и следствия, что даже слово «справедливость» кажется слишком сентиментальным для его выражения. Он всегда обходил ловушки дискуссий о свободной воле и предопределении, ибо такие теории, хотя и противоречивые на ментальном уровне, обе могут отражать определенные аспекты истины. Он обычно говорил: «Найдите того, кто имеет судьбу или свободную волю».
Махарши высказался определенно: «Все действия, которые тело должно выполнить, уже предрешены в исходный момент его существования: вы свободны только отождествлять или не отождествлять себя с телом». Если исполняется роль в пьесе, то вся роль написана заранее, и актер действует одинаково верно, Цезарь ли он, который заколот, или Брут, вонзающий кинжал, будучи не затронутым этим, так как знает, что он не является этой личностью. Точно так же и тот, кто осознал свое тождество с бессмертным Я, Атман о м, играет свою роль на человеческой сцене без страха или тревоги, надежды или сожаления, не затрагиваемый исполняемой ролью. Если спросить о реальности, имеющейся при полной предопределенности всех человеческих действий, то это приведет только к вопросу: «Кто же в таком случае я? Если эго, которое думает, что именно оно принимает решения, нереально и, тем не менее, я знаю, что существую, то в чем состоит моя реальность?» Тут лишь подготовительная, умственная версия поиска, предписываемого Шри Бхагаваном, но это и превосходная подготовка к поиску подлинному.