В 1900 году, вскоре после того как Шри Бхагаван ушел жить на Гору, почитатель по имени Налла Пиллай из Кумбакконама прибыл в Тируваннамалай и сделал его фотографию, самый ранний портрет, которым мы располагаем. Это лицо красивого юноши, почти ребенка, но с силой и глубиной Бхагавана.
В ранние годы жизни на горе Шри Бхагаван еще сохранял молчание. Сияние Махарши уже собрало вокруг него группу преданных, и Ашрам начал жить. Притягивались не только искатели Истины, но и простые люди, дети, даже животные. Малыши из города обычно карабкались по горе к пещере Вирупакша, сидели около него, играли вокруг него и уходили обратно счастливые. Белки и обезьяны поднимались к нему и ели из его руки.
Время от времени Шри Бхагаван писал разъяснения или наставления для своих учеников, а то, что он нe говорил, в действительности не препятствовало их обучению, так как и тогда и позднее, когда Махарши возобновил речь, подлинное поучение передавалось Молчанием, в традиции Дакшинамурти, традиции, иллюстрированной в Китае примером Лао Цзы и ранних даоистских Мудрецов. «То Дао, которое может быть поименовано, не есть Дао» —знание, которое может быть сформулировано, не есть истинное Знание. Это безмолвное обучение было прямым духовным воздействием, которое ум поглощал, а позже истолковывал согласно своим способностям. Первый европейский посетитель так описал это:
«Достигнув пещеры, мы сели перед ним, у его стоп, и не говорили ничего. Так продолжалось длительное время, и я чувствовал необычайное воодушевление. Полчаса я смотрел в глаза Махарши, которые никогда не изменяли своего выражения глубокого созерцания. Я начал осознавать, что его тело — Храм Святого Духа; я мог чувствовать только, что оно не было человеческим: это был инструмент Бога, просто сидящее бездвижное тело, из которого Бог излучался с громадной силой. Мои собственные чувства были неописуемы» [43].
Другой европеец, Поль Брантон, прибывший к Махарши скорее скептиком, чем сторонником, дал следующий отчет о первом воздействии Безмолвия Шри Бхагавана на его ум.
«Я издавна считал, что все содержание души человека можно прочесть в его глазах. Но перед очами Махарши я колебался, недоумевал и был поставлен в тупик...
Я не могу отвести свой пристальный взгляд от него. Мое первоначальное замешательство, мое недоумение, полностью игнорируется, медленно угасает, в то время как это странное очарование начинает захватывать меня все более крепко. Еще не прошло и часа такого необыкновенного зрелища, когда я начинаю сознавать безмолвное, непреодолимое изменение внутри своего ума. Вопросы, которые я подготовил в поезде с такой педантичной тщательностью, уходят один за другим. Ибо сейчас кажется неважным, будут они заданы или нет, и не имеет значения, решу ли я проблемы, прежде беспокоившие меня. Я знаю только, что непоколебимая река Покоя кажется текущей близ меня, что великий Мир пронизывает внутренние пространства моего существа и что мой измученный мыслями ум начинает получать какую-то передышку».
Милость Бхагавана приносила Мир не только беспокойному уму интеллектуала, но также и пораженному горем сердцу. Эчамма, как ее прозвали в Ашраме (ее прежнее имя — Лакшмиамма), была счастливой женой и матерью, живя в деревне Мандаколатур, но перед своим двадцатипятилетием она потеряла сначала мужа, затем единственного сына, а потом и единственную дочь. Ошеломленная тяжелыми утратами, измученная воспоминаниями, она не могла найти покоя. Она больше была не в состоянии переносить место, где была счастлива, людей, среди которых была счастлива. Думая, что это поможет ей забыться, она поехала в Гокарнам, штат Бомбей, служить там святым людям, но возвратилась такой же убитой горем, как и при отъезде. Какие-то друзья рассказали ей о юном Свами в Тируваннамалае, приносящем Мир тем, кто ищет. Она сразу отправилась. У Эчаммы были родственники в этом городе, но она не пошла к ним, так как сама встреча могла возвратить ее горькие воспоминания. С одним из друзей она вскарабкалась по горе к Свами и села перед ним в молчании, не изливая свое горе. В этом не было нужды. Сострадание, сияющее в его глазах, было целительным. Весь час она сидела, не говоря ни слова, а затем поднялась и начала спускаться по склону в город. Ее шаги стали легкими, а бремя печали развеялось.
После этого она посещала Свами ежедневно. Он был солнцем, рассеявшим ее тучи. Эчамма сейчас могла даже вспоминать своих любимых без горечи. Она провела остаток жизни в Тируваннамалае. Она смогла обзавестись там маленьким домом (отец оставил ей немного денег и братья выручали), и многие преданные, посещающие Ашрам, пользовались ее гостеприимством. Она ежедневно готовила пищу для Шри Бхагавана, что означало — для целого Ашрама, так как он обычно не принимал ничего, что нельзя было разделить поровну между всеми. Пока позволял возраст и состояние здоровья, она сама поднималась с пищей по горному склону и никогда не ела раньше, чем обслужит ашрамитов. Поскольку их количество росло, ее вклад стал только маленькой добавкой к общей еде, но если Эчамма когда-либо задерживалась, Шри Бхагаван обычно ждал, пока она придет, чтобы не расстраивать преданную.
43
Из письма, написанного Ф. X. Хэмфри своей подруге в Лондон и опубликованного ею в