Фет поднялся, посмотрел на Эфа. Во взгляде его читалось: «Вы можете в такое поверить?»
— Все это куда лучше, чем те дела, что я наметил себе, проснувшись утром. — Василий прицелился в банку из гвоздезабивного пистолета, потом опустил руку. — Не будете возражать, если я оставлю его себе?
Эф покачал головой.
— Нет вопросов.
Эф поднялся наверх и немного помедлил в коридоре, увидев, что Сетракян сидит с Заком за кухонным столом. Сетракян снял с шеи серебряную цепочку, на которой висел ключ от подвала, и скрюченными пальцами застегнул ее на шее одиннадцатилетнего мальчика, потом похлопал его по плечу.
— Почему вы это сделали? — спросил Эф Сетракяна, как только они остались одни.
— Внизу есть вещи, записи, книги, которые необходимо сохранить. Они могут принести пользу будущим поколениям.
— Вы не собираетесь вернуться?
— Я принимаю необходимые меры предосторожности. — Сетракян огляделся, дабы убедиться, что их никто не подслушивает. — Пожалуйста, поймите. Несколько новых вампиров — далеко не все, чем располагает Владыка. Мы даже представить себе не можем его истинного могущества. Он обитает на этой земле тысячелетия. И однако…
— И однако он — вампир.
— А вампиров можно уничтожить. Наш наилучший шанс — выгнать его из темноты. Под убийственные лучи солнца. Вот почему мы должны дождаться рассвета.
— Я хочу найти его прямо сейчас.
— Я знаю. Именно на это он и рассчитывает.
— У него моя жена. И Келли оказалась там только по одной причине — из-за меня.
— Личные обязательства перед дорогим вам человеком — это серьезный мотив. Но вы должны знать: если она действительно у него, то он уже обратил ее.
Эф покачал головой.
— Нет.
— Я говорю это не для того, чтобы разозлить вас…
— Нет!
Сетракян кивнул. Подождал, пока Эф возьмет себя в руки.
— «Анонимные алкоголики» сильно мне помогли, — вновь заговорил эпидемиолог. — Не научили только одному — смирению перед тем, что невозможно изменить.
— Я такой же, — кивнул Сетракян. — Возможно, эта общая черта и свела нас вместе. Наши цели на текущий момент полностью совпадают.
— Почти полностью, — поправил его Эф. — Потому что только один из нас фактически убьет этого мерзавца. И это буду я.
Нора с нетерпением дожидалась возможности поговорить с Эфом. Она подскочила к нему, как только Эф отошел от Сетракяна, и увела в выложенную кафелем ванную старика.
— Не делай этого.
— Не делай чего?
— Не проси, о чем собираешься попросить. — В ее карих глазах стояла мольба. — Не проси!
— Но я хочу…
— Я напугана до потери пульса… но я заслужила право быть рядом с тобой. Я тебе понадоблюсь.
— Конечно. Однако ты нужна мне здесь. Присматривать за Заком. И кроме того… один из нас должен остаться. Чтобы продолжать наше дело. На случай… — Он недоговорил. — Я знаю, что прошу многого.
— Слишком многого.
Эф посмотрел Норе в глаза.
— Я должен ее найти.
— Понимаю.
— Я просто хочу, чтобы ты знала…
— Можешь не объяснять, — оборвала его Нора. — Но… я рада, что ты этого хочешь.
Он притянул ее к себе, обнял. Рука Норы поднялась, погладила его по волосам. Она отстранилась, чтобы взглянуть на него, чтобы сказать что-то еще… а потом поцеловала. Прощальным поцелуем, с надеждой на возвращение.
Эф опустил руки и кивнул, как бы говоря, что он все понимает.
Он увидел, что Зак наблюдает за ними из коридора. Эф не стал и пытаться что-либо объяснять сыну. Оставить мальчика одного, уйти из относительной безопасности мира на поверхности в подземелье, чтобы схватиться там с демоном — все это совершенно не вязалось с прежним Эфом.
— Ты останешься с Норой, хорошо? Мы поговорим, когда я вернусь.
Зак настороженно смотрел на него. Все-таки он был еще ребенок. Он чувствовал, что происходит что-то, но до конца не понимал — что именно.
— Вернешься откуда?
Эф крепко обнял сына, словно боялся, что тот мог рассыпаться на миллион фрагментов. Он дал себе слово, что обязательно возьмет верх, потому что в противном случае мог потерять слишком уж много.
Они услышали крики, автомобильные гудки и подошли к выходящему на запад окну. В нескольких кварталах от них улицу подсвечивали тормозные огни. Люди выскакивали из автомобилей, выходили из домов, дрались. Горел дом, но никто не собирался тушить пожар.
— Это начало конца, — сказал Сетракян.
Морнингсайд-Хайтс
С прошлой ночи Гус бежал и бежал. Наручники не позволяли ему свободно передвигаться по улицам. Он нашел старую рубашку и мог бы прикрыть сложенные на животе руки, но многих ли сумел бы этим обмануть? Через черный ход он прокрался в кинотеатр и поспал в темноте. Подумал об одной мастерской в Вест-Сайде, где разбирали угнанные автомобили, потратил много времени, чтобы добраться туда, но нашел ее пустой. Не запертой, а пустой. Покопался в инструментах, которые сумел там найти, попытался распилить цепь, соединяющую наручники. Даже включил электрическую ножовочную пилу и при этом чуть не распилил себе запястье. Одной рукой ничего не сделаешь, и Гус покинул мастерскую.
Он поискал нескольких своих дружков, но не нашел ни одного из тех, кому мог доверять. И улицы выглядели как-то странно. Они словно вымерли. Он знал, что происходит. И когда солнце скатилось к горизонту, понял, что его время истекает — вместе с шансами на спасение.
Конечно, он рисковал, возвращаясь домой, но, с другой стороны, копы в этот день ему практически не попадались, и к тому же он волновался из-за madre. Проскользнул в здание, прикрыв скованные руки рубашкой, поднялся по лестнице на шестнадцатый этаж. В коридоре никого не встретил. Прислушался у двери. Как обычно, работал телевизор.
Он знал, что звонок сломан, и постучал. Подождал, постучал вновь. Пнул дверной косяк — дверь задребезжала, сотрясая тонкие стены.
— Криспин, — прошипел он, зовя брата-торчка. — Криспин, сраный говнюк. Открой эту гребаную дверь.
Гус услышал, как скрипнул замок. Подождал, но дверь не открылась, поэтому Гусу пришлось размотать рубашку, которая прикрывала скованные руки, и повернуть ручку.
Криспин стоял в углу, слева от дивана, который служил ему кроватью. Гус увидел, что все шторы задернуты, а на кухне открыта дверца холодильника.
— Где мама? — спросил Гус.
Криспин не ответил.
— Гребаный ширяло. — Гус закрыл дверцу холодильника. На полу натекла лужа воды. — Она спит?
Криспин молчал. Смотрел на Гуса.
И Гус начал врубаться. Он присмотрелся к Криспину, которого вообще старался не удостаивать взглядом, и увидел черные глаза, осунувшееся лицо.
Гус подошел к окну, раздвинул шторы. Наступила ночь. В небо поднимался дым от пожара.
Гус повернулся к Криспину, а тот, рыча, уже бежал к нему. Гус выставил вперед руки и успел подсунуть цепь под подбородок, приподнять его, не давая открыться рту, не давая вылезти жалу.
Потом ухватил в кулак волосы на затылке брата и рванул. Так сильно, что Криспин повалился на пол. Гус упал на него, пытаясь удавить Криспина цепью. Его черные глаза вылезли из орбит, шея раздувалась, рот пытался открыться, но Гус держал брата мертвой хваткой. Время шло, Криспин продолжал брыкаться, не терял сознания… и тут Гус вспомнил, что дышать вампирам не нужно и таким манером их не убить.
Он поднял Криспина за шею. Тот пытался вырваться, освободиться и от цепи, и от рук младшего брата. Последние несколько лет Криспин был обузой для матери и доставлял Гусу немало хлопот. Теперь вот стал вампиром, и Гус более не видел в нем брата, только говнюка. А потому подтащил Криспина к стене и вогнал головой в декоративное зеркало. Потом еще раз. Но толстое стекло не разбилось, пока зеркало не упало на пол. Гус свалил Криспина на пол, схватил самый длинный осколок стекла и обеими руками вогнал острие в шею. Осколок перерубил позвоночник и вышел спереди. Гус повел осколок вбок, разрезая шею, но забыл про острые кромки и порезал ладони. Боль пронзила его, но он не остановился, пока голова брата не отвалилась от тела.