- Мы ошибались, - тихо говорит Миллингтон и делает несколько шагов вдоль комнаты. - И ты ошибался, Доминик, и Хранители, и мятежники, и Альфа - все! И я больше всех.
- О чем вы говорите? - выдавливаю я, когда речь наконец-то возвращается.
- Нам еще предстоит долгий разговор. Могу сказать лишь одну вещь: ты ведь всегда считал, что был первым зараженным, правда?
Я киваю.
- Ник, первым зараженным был я. И это не ошибка, а детально разработанный план.
***
Мы идем по длинному светлому коридору в гостиную, где уже должен быть накрыт стол. Меня буквально распирает от вопросов, но Миллингтон продолжает молчать и лишь идет следом, погрузившись в какие-то свои собственные мысли. У меня возникает абсурдное желание забраться к нему в голову и хоть на секунду понять, о чем он думает.
- Нам предстоит долгий разговор, но к нему мы доберемся лишь завтра. Перед этим нужно разобраться с двумя вещами. И первая из них - это ужин.
Мы проходим в огромную гостиную с выходом на веранду. Стол стоит посреди комнаты, и обилие еды на нем переворачивает мой желудок. Голод, не дававший о себе знать уже очень и очень долго, просыпается, и с моих губ срывается хрип при виде горячих блюд. Жареный поросенок, отбивные, крылышки, - все манит меня, и я сдерживаю себя из последних сил, чтобы не сорваться с места.
Оборачиваюсь и смотрю на Кассандру: кажется, ко всем эти блюдам она остается равнодушна. Намного бледнее, чем обычно, девушка застывает в дверях с совершенно каменным лицом и смотрит куда-то в стену. Ее как будто не существует в нашем мире.
- Ну же, располагайтесь, - говорит Миллинтон, но я не двигаюсь с места, наблюдая за Кэс.
- Мне ничего не нужно от тебя, - отрешенно шепчет она. - Ничего не нужно.
- Этот ужин ни на что тебя не обязывает, Кассандра. Прошу тебя, садись за стол.
- Куда мне сбежать, чтобы ты оставил меня в покое?! - взвизгивает она и смотрит на Чарльза в упор, и лишь спустя секунду я замечаю, как сильно она дрожит. Смотрю на ее лицо и отчетливо вижу шестнадцатилетнего подростка, что мечтает сбежать из дома наперекор всем и всему, и однажды делает это. Только она уже давно не подросток. Она солдат, о чем говорят глубокие шрамы и рельефные мышцы, обтянутые тонкой бледной кожей. Она уже давно не ребенок, и ее грудь вздымается и опускается под тяжелое дыхание.
Она стоит здесь и боится, что уже не сможет сбежать.
- Ты все равно вернешься, Кэсси, рано или поздно. Рано или поздно...
- Нет!
Она кричит и вжимается в стену. Врезается так резко, что картины едва ли не падают.
- Даже если все, во что ты веришь, окажется ложью?
Она сползает на пол, притягивая колени к груди. Кэс задыхается, захлебывается в слезах и мечется в агонии.
- Мне не во что верить!
- Но есть кому доверять.
Наступает тишина. В ней я различаю лишь частые биения сердца и булькающие вдохи Кассандры. Она не может справиться с истерикой или с астмой, или со всем вместе, я не знаю, но не могу даже броситься к ней и хоть чем-то помочь. Взгляд Миллингтона пригвождает меня к месту. Крик Кассандры раздается в моей голове и лишает движения.
Я пропадаю на несколько секунд. Снова проваливаюсь в свою временную яму, зону турбулентности сознания и Штамма, а когда вновь открываю глаза, вижу, как на пол рядом с Кэсси опускается Чарльз. Как протягивает руки вперед, гладит ее по голове, помогает подняться.
- Тише, девочка, все будет хорошо... - шепчет он так, будто ничто не способно разбить их семейные узы, в которых я окончательно теряюсь и запутываюсь. Миллингтон ведет Кэсси к столу, и та, будто кукла, опускается на стул и направляет пустой взгляд в наполненную едой тарелку.
Следующий час мы молчим, и эту гробовую тишину прерывает лишь шарканье вилок по тарелкам. Я с удивлением наблюдаю за тем, как быстро высыхают слезы на лице Кассандры и как она преображается за ужином. Наружу проступают аристократические черты, ее спина становится идеально ровной, а руки так ловко справляются с ножом и вилкой, будто бы и делали это всегда. Будто на ней надето длинное вечернее платье, а не камуфляжные штаны и потертая мужская футболка. Будто бы по ее плечам струятся белые локоны, а не почерневшие от пыли волосы собраны в небрежный хвост.
Эта картинка, как и эта девушка, как весь мир и я сам, раздваивается перед моими глазами и уже больше не существует, когда ужин подходит к концу.
Я встаю из-за стола и подхожу к двери, ведущей на веранду. Там уже окончательно стемнело, и на небе загораются первые звезды.
- Твоя комната на втором этаже, в конце коридора, - говорит Миллингтон, опуская руку мне на плечо. - Тебе нужно отдохнуть, Ник.