- То, что заставляет его двигаться на север.
- Откуда вам известна эта информация?
- Джейкоб Стоун - зараженный, который прибыл из Денвера в Куитлук. Он убил семнадцать человек.
- Как он их убил?
- Как животное.
Я начинаю успокаиваться. Я готова рассказать им то, что творит Штамм, как он сводит с ума людей, как заставляет их вернуться к первобытным инстинктам. Но голос молчит и больше не задает вопросов.
- Вы считаете себя зараженной? - спрашивает он наконец.
- Да.
На этом допрос окончен. Свет гаснет, а когда включается снова, стеклянной перегородки больше нет, как и мужчины. Через дым я понимаю, что меня приглашают в следующий блок.
***
Я выхожу в длинный узкий коридор, и за мной захлопывается автоматическая дверь. Пути назад нет.
Стены здесь бетонные, как в Уикенберге, и я иду вдоль правой, опершись на нее, чтобы не упасть. Ноги подкашиваются то ли от страха, то ли от одолевающей меня слабости. Действие таблеток, я уверена, что это именно оно, усиливается. У меня немеет язык, и я уже совсем не чувствую пальцев на руках и левой кисти полностью. Это ужасное ощущение.
Боюсь, что ноги не удержат меня, что я упаду и задохнусь в белом дыме, но каким-то чудом продолжаю идти дальше. Этот чертов коридор бесконечен, но за новым поворотом меня ждет белая дверь, и я толкаю ее, захожу внутрь. Здесь небольшая комната со светло-серыми стенами. Кровать. Белый столик. Графин с водой и тарелка с супом. Дверь в небольшую ванную, заглядываю туда: хорошая раковина, душ, унитаз, зеркало. Вода идет теплая.
Снова оглядываю свой карцер и не могу понять, что это: тюрьма или палата в психбольнице. Не то и не другое, что-то среднее. А я чего-то не понимаю.
Подаюсь в сторону двери, и она захлопывается у меня перед носом.
Дергаю за ручку: заперто.
Еда нагрета до невозможной температуры, поэтому приходится долго ждать, когда она остынет. Я не хочу есть, меня тошнит, но графин с водой тут же опустошается наполовину. Дикая жажда.
«Такие условия бы в Уикенберг, так туда можно приезжать как в отель», - думаю я и ложусь на кровать. Закрываю глаза и смеюсь.
Дикая головная боль. Онемевшее тело. Холод. Зуд. Я сошла с ума и снова оказалась в подвале, где вроде бы неплохо кормят.
Когда же моя жизнь станет вменяемой?
***
Открываю глаза спустя несколько часов. Я не знаю, сколько прошло времени, но мне кажется, что я спала довольно долго. Суп уже холодный. Стоит мне на него посмотреть, как желудок переворачивается, и я бросаюсь в ванну. Меня тошнит. Кровью.
Страшно подумать, что будет дальше.
Обратно к кровати я ползу, потому что нет сил встать на ноги. Забираюсь на белую простынь, оставляя на ней темно-красные пятна. Ложусь на спину. Смотрю в потолок. В дальнем углу висит камера с мигающей красной лампочкой. Я снова смеюсь, и струйка крови сползает по подбородку.
Я смеюсь захлебываясь.
Смотрю в камеру. Тот, кто за ней, смотрит на меня. Он точно не смеется, я знаю это, потому что смеется тот, кто смеется последним.
Кровать подо мной становится лодкой, и меня будто бы качает из стороны в сторону. Я больше не чувствую гравитации, не чувствую ничего.
Собираю оставшиеся силы и вытягиваю руку, показывая в камеру средний палец.
Они еще не победили.
Глава 10. Не мертвый и не живой
Кэсси, Кэсси, Кэсси...
Софи, Софи, Софи...
Мы едем по ухабистой дороге в город, что уже призраком вырастает на горизонте.
Я предал их. Я снова предал их, хотя боялся этого больше всего. Я ненавижу себя за это. Ненавижу себя за слабость, глупость, черствость, неумение чувствовать правильно. Так, как любят нормальные люди. Я не могу спасти ни одну из них и теряю обеих, делая хуже самому себе.
Не верь никому, кроме себя. Не люби никого. И не позволяй никому любить себя. Ты и представить не можешь, как легко причинить людям боль, когда так не хочешь этого делать.
Господи, как же сильно я ее ненавижу! Эту женщину, что заставила меня родиться и жить. Где она была раньше? Почему никто не сказал мне раньше, что предателям лучше навсегда оставаться предателями и не стоит пытаться изменить свою никчемную жизнь? Почему никто не запретил мне привязываться к людям?
Холодно. Черт возьми, пробирает до костей. Гребаный холод. Я неуязвим, но чувствую боль. Меня не убить, но можно легко заставить страдать. Это не бессмертие, это сущее наказание! Тварь, которая защищает твое тело, просыпается лишь тогда, когда ему угрожает опасность, а во все остальное время ты остаешься человеком. Если и существует Бог, то он не без черного юмора создавал жизнь.
Адам молчит на протяжении всего пути. Я внимательно слежу за ним и его действиями, хотя и не собираюсь бежать от него. Мне нужно лишь понять, кому еще в этом чертовом мире я понадобился. У меня нет ответов ни на какие вопросы. Я не обладаю даже мало-мальски важной информацией. Я просто жив и, черт побери, бессмертен! На этом чудо моего существования заканчивается. Начинается моя миссия, которую я теперь вряд ли смогу закончить.