Когда плетусь назад в комнату, вижу Адама в конце коридора и останавливаюсь. Он подходит ко мне и избегает встречаться взглядами. Мои руки в карманах, и они напряжены. Я весь напряжен до предела.
- Выезжаем через полчаса, ты готов?
Киваю и обхожу его стороной, задевая плечом. Не знаю, что со мной происходит, но я ненавижу себя за то, что вчера заключил эту чертову сделку. Не понимаю, зачем Клону понадобилось ехать к Хранителям, если прежде он любил время от времени взрывать их убежища. Так он перекрыл нам обоим путь к отступлению и шанс начать новую жизнь на другом краю Света.
Чертов мазохист.
Когда захожу в комнату, хмуро оглядываю ее взглядом: эти стены видели слишком много моей слабости. На диване сидит Доротея, и когда я останавливаюсь взглядом на ней, она даже не поднимает головы.
- Доброе утро? - выдавливаю я, пытаясь вывести ее из потока неведомых мне мыслей.
- Оно перестало быть добрым, ты и сам знаешь это, Доминик.
Я хмурюсь еще больше: до сих пор главным пессимистом в этом здании был я, и никто не пытался отобрать у меня корону тленного престола.
- Мы уезжаем.
- Я знаю, - говорит Доротея и неожиданно встает, протягивая руки вперед и зажимая меня в неуклюжих объятиях.
- Ох, Ник... бедный, бедный мальчик...
Она долго не отпускает меня. Все сжимает и сжимает, и я не могу дышать. Но я задыхаюсь не от крепкой хватки седой женщины, а от того, что жжет меня изнутри. От дикой всеобъемлющей боли.
- Будь сильным, прошу тебя, - Доротея отстраняется и пристально смотрит мне в глаза, - будь крепок, как сталь, но пусть твое сердце навсегда остается сердцем.
«У меня нет его», - шепчу про себя, но, кажется, Дороти слышит мои мысли.
- Ты пережил настоящую боль, но ты самый добрый одинокий мальчик из всех, что я когда-либо знала, Ник. Я работала в приюте медсестрой, когда ты только попал к нам. Ты меня не помнишь, но я помню тебя очень хорошо, и ты сильно изменился внешне. Ты стал мужчиной. Но внутри тебя остался стержень, который был с самого первого дня, когда ты остался один - это стимул к борьбе. Ты мятежник, борец против всего в этом мире, но ты любишь его так же, как любишь драться. Ты хороший мальчик, Ник. Хороший мальчик.
Она снова меня обнимает, потом снова отстраняется и достает большую сумку из-за дивана и протягивает мне.
- Что это?
- Теплые вещи. Я немного похлопотала о них.
«Я не чувствую холода», - хочу сказать, но вместо этого выпаливаю:
- Спасибо, Дороти. Спасибо, что поверили в меня и заставили жить.
- Пожалуйста. Однажды ты станешь дряхлым стариком и поймешь, что все это было не зря.
Но она ошибается.
***
Мы все ошибаемся, и наши промахи стоят чьей-то жизни. Эффект бабочки, которая, махнув крылышками на одном конце света, может породить ураган на другом. Все наши действия, слова и мысли накапливаются в атмосфере и однажды их концентрация переваливает за критическую отметку. Мы взрываемся. Мы слетаем с катушек и теряем контроль над собственной жизнью.
Мое отделение от сознания вируса происходит окончательно, и я действительно не понимаю, как это работает. Я еду в машине, закрываю глаза, а когда вновь открываю, мои губы замирают на полуслове. Я подношу пальцы к ним, чувствую на задворках подсознания, что только что говорил что-то, но не помню, что именно.
Адам, сидя за рулем, недоверчиво косится в мою сторону.
- И что было дальше? - спрашивает он, и я вжимаюсь в спинку кресла, зажмуриваюсь изо всех сил. Я не владею своим разумом. Я не владею своим телом.
Потом я снова отключаюсь и прихожу в себя, лишь когда машина останавливается и мы выходим, чтобы переждать ночь в мотеле.
Я не понимаю, почему до сих пор в то время, когда Штамм контролировал мое тело, я оставался наблюдателем. Теперь же я не знаю, о чем он думает, что делает, когда я пропадаю и что мне делать дальше.
Несколько часов я сижу в углу номера на холодном полу, прижав колени к груди, и пытаюсь справиться с собственным сумасшествием, но ничего не происходит. Тогда я вскакиваю на ноги и подхожу к окну, вижу, как на небе появляются первые проблески рассвета и думаю о том, что нужно поспать хоть немного. Но я не могу. Не могу спать, есть, пить, думать о чем-либо другом.
Делаю шаг за порог и направляюсь в соседнюю комнатку, где спит Адам. Крадусь вдоль стены к его вещам и прощупываю карманы.
«Где-то же они должны быть...»
Так увлекаюсь поисками, что делаю неосторожный шаг назад, и настольная лампа падает с тумбочки. Я замираю. Адам вскакивает моментально и так же моментально выхватывает пистолет из-за пояса. Сонно водит дулом из стороны в сторону, а меня пробирает смех и страх.