Взгляд женщины-монстра выжигает у меня на груди стигму, священный знак, и отныне мое предназначение в том, чтобы изменить ход истории.
***
Головная боль в край одолевает меня, едва ли могу пошевелиться. Открываю глаза, и даже тусклый подвальный свет режет их, заставляя вновь зажмуриться под наплывом острой боли.
Слабыми дрожащими руками шарю по полу впереди себя и продвигаюсь вперед на считанные дюймы. Дышу часто-часто, сердцебиение не приходит в норму, как и дыхание. Карусель из сна переносится в реальный мир, и он расплывается перед моими глазами. Когда наконец привыкаю к свету, пытаюсь подняться на ноги, цепляясь пальцами за выступы на стене. Это сложно, потому что ноги совершенно не держат меня и встать удается с третьей попытки.
Кандалы сняты, кольцо разомкнуто и валяется в самом углу.
Желудок скручивает спазмом, и комок тошноты подкатывает к горлу.
«Нет, - говорю я себе, - нет еды. Нечем тошнить, успокойся».
Странно, но мой организм - как будто еще одна личность в этом чокнутом теле. Он меня слышит и взаправду успокаивается. Наступает временное перемирие, я отталкиваюсь от стены и оказываюсь посреди подвала, щурюсь и вожу взглядом от стены к стене.
Пусто.
Нет никого. Никого. Совершенно.
Замираю, хватаю правой рукой левую и впиваюсь ногтями в кожу: больно. Чувствую, значит, жив. Значит, реальность.
На негнущихся ногах бросаюсь к двери: открыто.
Дыхание частое-частое, сбивается. Эйфория свободы перекрывает боль и совершенно лишает рассудка. Еще сильнее впиваюсь ногтями в кожу на руке: чувствую. Красный след ползет по синевато-белой коже. Настоящая. И я настоящий.
Карабкаюсь по лестнице наверх. Стоя в коридоре, замираю и прищуриваюсь: ни единого шороха, ни единого звука. Абсолютная пустота.
Вжимаюсь в стену и тащусь вдоль нее к выходу, когда в самом конце коридора из яркого пучка света выползает тень. Силуэт огромного зверя замирает напротив меня, и мой мир качает из стороны в сторону.
Силуэт притворяется моим отражением и тоже не двигается с места. Мне некуда бежать, мне нечего терять, поэтому я делаю несколько шагов навстречу ему и вижу его лицо.
Коннор больше не человек.
Я вижу его полуобнаженное тело в мельчайших деталях, слышу его хриплое нечеловеческое дыхание и чувствую на себе его больной обезумевший взгляд. По лицу Эгла сползают куски гниющей позеленевшей кожи. Все его тело в язвах и нарывах, глаза - красные, будто у крысы. У него нет ногтей и волос. Он напоминает мне восставшего из мертвых, который пришел за мной, чтобы утащить мою душу в ад.
Он обессилен. Его шатает сильнее, чем меня, его бьет крупная дрожь, он из последних сил опирается о стену и силится не упасть замертво прямо передо мной. Но его глаза горят, как глаза сумасшедшего. Его губы дрожат и расплываются в кривой перекошенной ухмылке. Он вытягивает вперед руку и указывает пальцем на меня.
- Т...не...пб...дил... - хрипит он, и из уголка его рта появляется струйка крови. Коннор кашляет, захлебываясь в ней. - Т...чсть...пла-а-на... - он закатывает глаза и вытирает кровь рукой, но ее становится все больше. - Он...а...не...ошиблс...она...все...знла...
У Коннора больше не остается сил. Его тело сгнило изнутри и разрушается снаружи. Нет шансов, нет вариантов. Я не могу двинуться с места. Смотрю на него, будто завороженный уродством смерти, и в этот момент Клон врывается в сознание. Вместе с ним мое тело становится сильнее. Вместе с ним мышцы наливаются энергией, и в следующую секунду я срываюсь с места и пробегаю мимо Коннора, вываливаясь кубарем на улицу, на промозглый холодный воздух, лицом прямо в снег.
Я бегу, не оборачиваясь. Я не знаю, что станет с Эглом, но он, скорее всего, не проживет и пяти минут. Его тело не приняло мой вирус. Потому что для Клона существую только я и никто больше.
Мы бежим в город. Чем ближе к цивилизации, тем легче мне просочиться назад, в свое место в сознании. Клон уходит, не говоря ни слова, как и всегда. Просто молча хлопает воображаемой дверью, оставляя меня одного.
Я останавливаюсь, удивленно таращась по сторонам. Не знаю, как долго мы бежали. Вокруг все белое, идет снег, и я стою посреди парка с огромными реликтовыми соснами. Они смотрят на меня свысока, будто бы смеясь над моим ничтожеством. У меня нет ничего. Я в легких ботинках и порванной рубашке. От мороза не чувствую рук и ног.
Мне некуда идти и не у кого просить помощи. Но снег все равно валится на мою голову, запутываясь в грязных волосах, и снежинки плавятся на истощенном теле. Добираюсь до ближайшей лавочки и наскоро, неуклюже смахиваю с нее снег. Пытаюсь сесть, но тело само опускается на нее, и вот, я уже лежу, притягивая колени к груди, и обнимаю себя руками. Мне больно, мне холодно, и я не чувствую ничего, кроме отвратительного желания замерзнуть насмерть.