- Что вы здесь делаете? - говорю я, и в горле пересыхает.
- Мама говорит, это школа для одаренных детей, - отвечает девочка с ярко-рыжими косичками. - Мы ездим домой на выходные, а все время живем здесь.
- Чему вы здесь учитесь?
- Всему. Я хочу стать нейробиологом.
- Я архитектором.
- А я астрофизиком.
- А я робототехником.
Они все наперебой выкрикивают названия своих будущих профессий, и я отшатываюсь, впадая в краску.
- Эти дети заражены, Ник, - говорит Миллингтон и кладет руку мне на плечи. - Их семьи были эвакуированы из городов юга, и все они выжили. У этих детей очень высокий балл IQ, они развиваются намного быстрее их сверстников. Они гениальны по всем параметрам, понимаешь? Это нонсенс.
- Вы создали школу для особенных детей? Тех, кого вирус делает сильнее?
- Ты научишь их жить со Штаммом?
Я снова отшатываюсь, будто пытаясь укрыться от его слов.
- Почему я?
- Никто не знает вирус лучше тебя, Ник. Ты ученый, научи этих детей любить науку и знания. Ты человек, научи их любить и заботиться о других людях.
- Но я не умею общаться с детьми...
- Это меньшая из твоих проблем.
Миллингтон улыбается и уходит далеко вперед. Манит меня за собой, и я медленно плетусь следом, разглядывая сияющие белые стены.
- Второй блок - медицинский. Тут есть просто королевские палаты для рожениц. Здесь начинают свой путь совсем крохотные гении.
Глава 21. Затишье перед бурей
И если кто-то следит за каждым нашим шагом, то он уже сломал голову, предполагая, что же будет дальше. Странно, что я думаю о судьбе и божьем промысле сейчас, но в голову уже не лезут околонаучные мысли. Слишком сложно все переплелось, запуталось, скомкалось, изрядно потрепалось. Выцвели священные письмена о неизбежном апокалипсисе и не прочесть нам пророчества о великом спасении.
Вот она я. И вот вирус во мне.
Странно, что я пытаюсь говорить с ним, будто он - живой человек. Научилась у Роджерса. Тот еще странный тип, настоящий чокнутый, разговаривает с собой, когда думает, что никто не замечает, говорит о себе во множественном числе и свято верит в раздвоение собственной личности. Абсурд.
Иногда я пытаюсь уподобиться ему шутки ради. Смотрю в зеркало, и губы подрагивают в неестественной улыбке.
«Кто ты?» - спрашиваю и наклоняю голову.
«Ты», - то ли эхом в моей голове, то ли не совсем отвечает отражение.
«Мы друзья?»
«Друзья».
«Что ты делаешь со мной? - спрашиваю неожиданно громко, и больше никто не отзывается. - Зачем все это? Как мне изменить это, как остановить эпидемию, мятежников и остальное сумасшествие? Как понять себя?»
Вопросы сыплются невидимыми крошками на пол той комнаты из сна. Нет ответов, нет Призрака. Я не могу ответить на вопросы, которые задаю себе же. Я - это я, неделимая сущность, я - не Роджерс, не сумасшедшая, я нормальная! Не чокнутая, не зомби, не робот. Человек, зараженный вирусом бессмертия.
Как мне почувствовать себя живой? Как вернуться к обычной жизни?
«Как...» - эхом отзывается отражение.
«Никак», - ворчу я себе под нос и выхожу из ванной.
За окном все такое белое, что не видно ничего дальше сосновой ветки, упирающееся в самое стекло. Сильный буран, мороз, ночь. Еще один день впустую, и даже Алекс, которого я жду до безумия, не может приехать, даже сеть поймать не может, оставляя меня одну.
В доме кроме меня осталось всего три человека. Роджерс и родители. Элис уехала сразу же, она вообще ни с кем не говорит в последние дни, как только узнала об Адаме, Миллингтон забрал Кассандру в больницу.
Мне стало так грустно, когда она уехала. Это странно, когда не питаешь к человеку особой любви, ведь Кассандра бывает резкой, вредной и зазнавшейся, но она настоящая в отличие от людей, меня окружающих. Порой так интересно становиться ближе с человеком того типа, который всегда на дух не переносил. Мы разные, но слишком похожие. Абсурд вселенной, ставший настоящим гимном моей жизни.
И тогда я крадучись заглядываю в гостиную. Отец склонился над экраном ноутбука, глядит в экран, не реагируя на то, что мама на большой громкости смотрит последние новости на экране в полстены. Опускаюсь на диван рядом с ней и впервые делаю то, чего не делала очень много лет. Сворачиваюсь клубочком и кладу голову маме на колени.
Я большая девочка, выросла совсем незаметно. Научилась терпеть боль, страх и мириться со смертью, но так и не научилась выражать любовь. Не научилась любить искренне, ненавязчиво, лишь робко, скрытно, глупо и по-детски.
Я умею стрелять изо всех видов оружия и попадать в цель, мастерски метаю ножи и владею рукопашным боем, но не умею говорить «я люблю тебя», не умею просить прощения за свою внешнюю черствость, за нечеловеческие эмоции.