Сжимаю пальцами переносицу, морщусь, пытаюсь проглотить ком, засевший в горле, сжимаю и разжимаю кулаки. Ничего не выходит. Слишком больно.
- Ты многое сумела изменить. Ты меня изменила до неузнаваемости, понимаешь? Ты и его изменила. Клон больше не приходит, Софи, не потому, что ждет чего-то, а потому что устал. Люди оказались слишком сложными существами для него, он не хочет больше драться. Он теперь все понимает, и это заставляет его страдать. Конечно, страдание ему совсем не нравится.
Молчу и вздыхаю. Ноги дрожат, и я падаю на колени, протягивая руки к могильному камню.
- Почему это происходит? Почему мне так больно, так сложно находиться рядом с людьми, которых я предавал множество раз? Почему они меня приняли и простили? Как это вообще возможно? Научи меня прощать, любимая, пожалуйста, позволь мне простить себя.
Но я не могу. И Клон не может. Мы завязли в этой мертвой петле.
***
Так проходит еще несколько совершенно сумасшедших дней, хотя все становится более-менее спокойным. Для Изабель существует лишь Скай, и никакая война ей, кажется, уже не страшна. Мелисса, Колин и Миллингтон обсуждают новые планы, я пытаюсь вслушаться в детали, но Мэды косятся на меня с недоверием, а Чарльз обещает рассказать все позже. Кэсси, нашедшая в этом придурке Хэле своего давнего возлюбленного, совсем сломалась. Они говорят очень много, я слышу, как она смеется и плачет совсем не стесняясь, как это было раньше.
Я не понимаю, что чувствую и что должен чувствовать к ней. Любви между нами не было, была привязанность, которая надорвалась с приездом в Куитлук. И этот ребенок... мой ребенок, которого она носит под сердцем, я не понимаю, как мне к нему относиться. Говорят, такие дети рождаются уродами. Что с ним сделает Штамм? Кто, в конце концов, одержит победу?
В этом доме набилось столько народу, что уже и шагу ступить негде. Приехал Александр Манн, отец Ская, совсем старик. Кажется, в своей жизни я видел его лишь однажды рядом с Адрианой, и они тогда походили на добрых старых друзей, хотя характер Адрианы был не из легких.
Манн смотрит на меня пристально, изучает, но за весь вечер не говорит мне ни слова. С Миллингтоном они, кстати, тоже ведут себя как давние друзья, уверенно обсуждают общее будущее, как будто и не было этих лет пропасти, не было эпидемии, смерти и всего сопутствующего.
Как бы старательно все не показывали свое хорошее отношение ко мне, как бы ни пыталась простить, это ясно, как день: я чужой здесь. Весь этот дом, полный людей, собрал разношерстные компании, и лишь меня оставил в гордом одиночестве. Как это и было всегда.
Поэтому я сижу на полу посреди комнаты, обняв колени руками и опустив голову на них. Закрываю глаза. Слушаю свое дыхание. Не могу вернуться к Софи, сон не приходит.
На улице уже стемнело, снова валит снег. Комната, в которой я сижу, находится на втором этаже дома, поэтому я вздрагиваю, когда кто-то стучится в окно. Когда поднимаюсь на ноги и подхожу к нему, стук обрывается. Открываю окно: никого.
Лишь картонная коробка подвешена к прутьям пожарной лестницы, и мне достаточно протянуть руку, чтобы получить посылку, на которой большими буквами написано мое имя.
Развязываю тонкую бечевку, которой перемотана коробка, и среди кучи декоративного пенопласта один-единственный предмет: пистолет, заряженный единственным патроном. Тот самый, из которого я стрелял в Адриану и тот самый патрон, который предназначался сначала Скаю, а после - Изабель.
Он все еще ждет. Ждет меня.
Руки дрожат, сердце колотится слишком громко и быстро. Запаковываю пистолет назад и швыряю коробку под кровать, так, что ее будет невозможно заметить.
Ложусь, закрываю глаза, и сердцебиение все никак не приходит в норму. Всю ночь меня мучают кошмары из прошлого.
***
На следующий день мы едем в Петерсвилл все вместе. Когда наша большая процессия вываливается из автомобилей, группа уже знакомых мне детей, удивляется и в нашу сторону сыплются тихие смешки.
- Привет! - машет мне девочка с рыжими косичками, но я лишь отвожу взгляд и молча прохожу мимо. Не умею общаться с детьми.
Миллингтон рассказывает и показывает остальным то, что я уже видел и слышал. Об интернате для особенных детей, о совершенно новом медицинском центре, родильном доме и лаборатории в одном здании. Но я честно признаюсь, что это место - лучшее творение Миллингтона. Здесь мне кажется, что я попал в будущее, в совершенную утопию, да даже люди здесь кажутся куда счастливее и усерднее, чем в старых городах.
Один из лаборантов подходит к Чарльзу, хлопая его по плечу.
- Показатели стабильные, никаких изменений. Препарат готов к внедрению.