– Вы заслужили такую смерть, – я прошла через комнату и прислонилась к стене.
– Я заслужил вещи куда хуже, чем смерть.
Я промолчала.
– Когда ты сказала про шахматы, я сразу узнал ее. Домино, костяшка за костяшкой. Черно-белая жизнь, черно-белые мысли. Добро и зло, никаких оттенков. Это было главным жизненным правилом твоей тетки, – я вздрогнула, и все внутри похолодело. – Она никогда никого не прощала, не верила в случайности. Была преданна только своим убеждениям и не доверяла никому. Ты… знаешь о ней.
– Знаю, – тихо сказала я, чувствуя, как боль сдавила горло.
– Столько лет… столько лет я пытался ее найти. Где угодно, на краю света. Я дергал за все ниточки, за которые только мог. Я использовал все: и мольбу, и жестокость. Она была неуловима.
– Призрак.
– Призрак… Я искал мою любовь. Но нашел лишь ее могилу.
Тело Бэра дернулось, он перевернулся на бок и прижал кулак ко рту. Его лицо покраснело и исказилось в жуткой гримасе, а позже послышались всхлипы. Я не могла поверить. Ни во что уже не верила, и от этого было только больнее.
Трещинки в штукатурке следовали друг за другом, а за ними опускался мой взгляд, не в силах смотреть на корчившегося на кровати некогда несломимого человека.
Он действительно проиграл. Мы все проиграли.
– Ричард, – начала было я, но он перебил.
– Она была беременна. Только это мне удалось узнать…все эти годы у меня был ребенок, настоящий маленький человек, и я ничего не мог знать о нем. Мальчик или девочка. Здоров или болен. Жив или мертв. Ничего.
Я всхлипнула, и тут же с силой зажала себе рот рукой. Ком сдавил горло, не позволяя дышать, и из глаз брызнули слезы.
Невозможно.
– Может, оно и к лучшему? – закричала я ломающимся голосом. – Может, ему лучше не знать, что его отец – монстр?!
– Я хотел попросить… прощения…
Глаза Бэра уже ничего не видели. Он лежал на спине, поворачивая голову из стороны в сторону. Меня трясло. Жуткая боль и слабость жгли мое тело изнутри и не могли выбраться наружу.
– Столько лет…
– Дочь, – во рту пересохло, – у вас дочь, Ричард.
Бэр повернул голову в мою сторону, направляя в никуда невидящий взгляд.
– Дочь?.. Ты знаешь… ее?..
– Я знаю ее, и она знает вас. Она знает, сколько жизней вы поломали, и она ненавидит вас за то же, за что вас бросила Маргарет. Она ненавидит вас.
Бэр закашлялся, корчась в судорогах снова и снова.
– Кто?..
– Она ненавидит вас.
– Кто...
– Я.
Бэр снова сжался на кровати, притянув колени в груди, и снова заплакал, как маленький ребенок. Прошло несколько секунд, и всхлипы стали все реже и напоминали рывки. Бэр отчаянно цеплялся за жизнь, и тогда я опустилась на колени перед его кроватью. Мое лицо было в слезах, и я не могла больше сказать ни слова.
– Ты никогда… не стала бы… моей дочерью… но я так… горжусь… тобой…
Бэр слегка дернул рукой, и я взяла ее в свои ладони. Холодную и мокрую от слез.
– Сейф… 3... 6... 8... 1...8... Это твое… прости…
Его рот открылся. Один раз, второй, третий. Я потом все тело Бэра расслабилось.
Еще несколько минут я держала его руку в своих, не в силах перестать рыдать.
Это были именно рыдания, не просто слезы. Это была вся боль, которую пережила Маргарет. Это была вся боль, которую Ричард таил в себе долгие годы. Они оба ускользали из моих рук, оставляя чудовищную пустоту.
И я плакала, потому что действительно была маленькой брошенной девочкой, которая умирала.
Глава 28. Шах и мат
Не знаю, как долго я пролежала так, прижимая холодную руку к своим мокрым от слез щекам, но в чувства меня привели неожиданно громкие звуки из глубин Уикенберга. Где-то неподалеку в коридорах раздавались голоса, которые перекрикивали друг друга, переходя на визг. Были слышны и шаги, резкие, гулкие, тяжелые, такие, будто… они бежали. Много людей неслось по коридорам, не один десяток.
Я тут же подскочила на ноги, озираясь по сторонам: дверь все еще была закрыта, но я подумала, что не на долго, и тут же бросилась к сейфу, проговаривая про себя цифры, названные Ричардом: