Удар. Костяшки из чистейшей стали врезались мне в левую скулу. Я завалилась на бок, прижимая колени к груди и пряча в них разбитое лицо, ноющее в рождающихся синяках.
Когда моя голова коснулась пола, волосы, хоть и были относительно короткими, предательски распластались по бетону. Пара сапог шагнула на них. Не нога, а колонна, размахнулась и создала очередной очаг боли на моем левом боку.
Парализующий, будто электрический ток, обездвиживающий эффект чужой агрессии и моего отчаяния. Ныло все тело. Разрывался череп.
– Пожалуйста, – хрипела я, – не надо... пожалуйста.
Чудовища были глухи и безмолвны. Я не могла убежать, дать отпор и вообще шевельнуться: ботинки продолжали стоять на моих волосах. Поэтому я продолжала сжиматься в комочек. Пыталась остановить слезы боли, продолжала молить.
Вскоре чудовища покинули камеру. Они ушли так же внезапно, как и появились. Так и не бросив ни единого слова.
Не люди – машины. Генераторы человеческого страха.
И слезы новым потоком вырвались наружу. Не знаю, как долго я плакала, не знаю, как долго звала в сердцах маму, папу, Алекса, господа Бога, но ни один из них так и не отозвался и не попытался помочь.
После ухода амбалов я еще долго не могла заставить себя открыть глаза. Едва заметно перебирая пальцами, я коснулась стены и почувствовала что-то мягкое и рыхлое. Немного склизкое от влаги и холода бетона.
Послышался писк.
Лишь тогда мне удалось разлепить веки. Я лежала в позе эмбриона, упираясь лопатками в стену. Моя рука касалась разраставшегося пятна плесени, а писк звучал не снаружи, а изнутри самой стены: стоило мне передвинуть руку правее мерзкого пятна, как я наткнулась на дыру в бетоне. Даже у грызунов здесь была своя камера.
Мне удалось подняться на ноги. Мне удалось, цепляясь за стену, удержаться на них, искалеченных падением и побоями. Я смогла сделать шаг. Второй, третий, босиком по ледяному полу.
Я добралась до приоткрытый двери, ведущей в помещение, лишь отдаленно напоминавшее уборную.
Я зашла внутрь. Вид был просто отвратительный, но готова поспорить: я выглядела куда хуже.
Крохотная коморка метр на метр. Дыра в полу, уходящая в бесконечные канализационные трубы. Доисторический умывальник, ржавый кран, торчащий из стены и тонкая струйка желтоватой воды. Видимо, здесь ее не фильтруют.
Мерзость.
Но мне было все равно. Я шагнула вперед, и тут же оказалась у противоположной стены. Раскрутила вентиль до упора, но струйка воды увеличилась ненамного. Ржавый капли были ледяными, это слегка успокоило возбужденные болью нервные окончания, и я набрала в ладонь немного воды. Брызнула ею на лицо: блаженный холод поглотил пылающий лоб, ноющие виски и саднящую скулу, на которую пришелся самый сильный удар.
Омыв грязной водой ссадины и остудив пульсирующий синяк, я почувствовала, что он вздулся и пульсирует над щекой, и побоялась представить, как все это выглядело со стороны.
Вновь набрав воды в ладонь, я поднесла ее к губам и сделала маленький глоток. Вкус железа чуть задержался на языке, после чего провалился в желудок. Я снова набрала в ладонь воды и сделала несколько глотков. После третьего отвращение пропало.
Выбравшись из коморки, я опустилась на пол, согнувшись в позе эмбриона. Так и замерла, будто мошка, застрявшая в паутине, на несколько часов.
***
«Остается ли падение падением, если ему нет конца?»
Нет памяти, нет сил.
Я больше не человек. Я пыль между книжными страницами. Я впитываю в себя слова, буква за буквой. Я питаюсь мыслями. Я поглощаю цитаты. Я ищу жизнь среди строк, но нахожу лишь смысл.
Мне так жаль...
Я больше не могла ни на что повлиять. Мы сидели вшестером: я, стены и страх. Мы общались тишиной, и тишина эта завлекала в пучину мысли. И я падала в эту бездну, падала, падала, падала, набирая скорость и задыхаясь от пыли времени. Я падала, и это длилось вечностью. Но остается ли падение падением, если ему нет конца?
Я ждала. Секунды тянулись жизнями. Миллиарды клеток умирали, миллиарды клеток рождались. Может быть где-то там есть он, рай для клеток? Ведь, пожалуй, только они исправно исполняют свою работу... Хотя думаю, рая не существуют даже для людей. Не то чтобы они того не достойны, просто... Просто придумать концепцию рая было неплохим оправданием их существования.