– Нужно крепко подумать, прежде чем будоражить Министерство внутренней безопасности. Дождь из дерьма никому не нужен.
– Мы даже не знаем, с чем имеем дело. Если забить в колокола и вызвать сюда истребители с военно-воздушной базы Отис, можно поднять панику по всему восточному побережью.
– Если там действительно бомба, они ждали до самого последнего момента.
– Может, они хотели взорвать ее непосредственно на американской земле?
– Не исключено, они только изображают из себя мертвых. Не выходят на связь. Подманивают нас поближе. Ждут появления прессы.
Один агент читал с дисплея коммуникатора:
– Самолет прилетел из берлинского аэропорта Тегель.
Второй говорил в свой:
– Мне нужен человек в аэропорту в Германии, который шпрехает по-английски. Мы хотим знать, не заметили ли они там чего-нибудь подозрительного, каких-либо нарушений системы безопасности. Также меня интересует, как у них строится процедура проверки багажа.
Третий приказал:
– Проверьте план полета и еще раз пройдитесь по списку пассажиров. Да, снова по всем фамилиям, без исключений. И на этот раз обратите внимание на вариативные написания.
– Есть, получил, – сказал четвертый и начал зачитывать с дисплея коммуникатора: – Бортовой регистрационный знак N323RG. Боинг 777-200LR. Последнюю транзитную проверку прошел четыре дня назад в аэропорту Атланта-Хартсфилд. Заменена сносившаяся заслонка в реверсере тяги левого двигателя и изношенная втулка подшипника в правом. Ремонт вмятины на каретке левого хвостового внутреннего закрылка отложен – не вписывался в график движения. В итоге выдана медицинская справка: самолет практически здоров.
– «Три семерки» – это ведь недавнее приобретение компании, правильно? Они добавились к флоту «Реджис» год-два назад.
– Максимальная пассажировместимость – триста один. В этом рейсе на борту двести десять человек. Сто девяносто девять пассажиров, два пилота, девять членов экипажа.
– Безбилетники? – Имелись в виду младенцы.
– По данным, которые у меня, – ни одного.
– Классическая тактика, – гнул свое агент, выдвинувший версию теракта. – Организовать нарушение порядка, дождаться тех, кто откликнется первым, собрать аудиторию для максимального эффекта и – рвануть.
– Если так, мы уже мертвы.
Агенты переглянулись. Чувствовалось, что им не по себе.
– Нужно отогнать спасательные машины. И, кстати, что за дурак топтался там на крыле?
Капитан Наварро выдвинулся вперед, удивив их ответом:
– Это был я.
– А-а… Ну ладно. – Агент кашлянул в кулак. – Это разрешается только техническому персоналу, капитан. Правила ФАУ.
– Я их знаю.
– Ну? И что вы там видели? Рассмотрели хоть что-нибудь?
– Ничего, – ответил Наварро. – Ничего не видел, ничего не слышал. Шторки всех иллюминаторов опущены.
– Вы говорите, опущены? Все?
– Все.
– Вы пробовали открыть люк над крылом?
– В общем, да.
– И что?
– Его заклинило.
– Заклинило? Это невозможно.
– Заклинило, – повторил капитан, выказывая перед этими пятью агентами еще больше выдержки, чем того требовало общение с его собственными детьми.
Старший отошел в сторону, чтобы поговорить по коммуникатору. Капитан Наварро посмотрел на остальных.
– Так что мы собираемся здесь делать?
– Вот мы и ждем, чтобы это понять.
– Ждем? Вы знаете, сколько пассажиров на борту? И сколько раз они уже позвонили по девять-один-один.
Один из агентов покачал головой.
– С этого самолета на девять-один-один еще не поступило ни одного звонка.
– До сих пор ни одного? – переспросил капитан Наварро.
– На сто девяносто девять человек – ноль звонков, – сказал другой агент. – Это плохо.
– Это очень плохо.
Капитан Наварро в изумлении уставился на них.
– Мы должны что-то сделать, и немедленно. Я не собираюсь ждать разрешения на то, чтобы схватить топор и начать крушить окна, если за ними умирают люди. В этом самолете нет воздуха.
Старший агент оторвался от разговора по коммуникатору:
– Резак уже везут. Будем вскрывать самолет.
Дарк-Харбор, Вирджиния
Чесапикский залив, черный и пенный в этот поздний час…
В застекленном патио большого дома, оседлавшего живописный утес, что высится над заливом, в специально сконструированном инвалидном кресле вольно сидел мужчина. Для его удобства – и для вящей скромности – лампы были притушены. Промышленные термостаты, коих только в этом помещении было три штуки, поддерживали необходимую температуру – ровно семнадцать градусов. Тихо играла музыка Стравинского. «Весна священная», изливавшаяся из скрытых динамиков, призвана была заглушить неустанное шух-шух-шух насоса диализной установки.