— Да! Да у меня все… Что?! Как упал? О, боже… мне выехать? У вас бригада, да… Сейчас сообщу.
Врач, чье имя Максим так и не вспомнил, опустил телефон на стол. Потянулся к рычажку селектора на стене, отдернул руку:
— Ах, да, электричества нет, — пробормотал он извиняющимся тоном, — все время забываю.
— Авария? — хрипло прошептал Максим. Его охватило жуткое чувство узнавания, так двадцать лет назад он не мог дозвониться до матери, а потом ее телефон ответил чужим голосом.
Врач поглядел на Максима так, будто только вспомнил о его существовании:
— Вы что стоите, — строго начал он и добавил мягче: — Вы сядьте…
Долиной смертной тени. Окончание
Сам — это коротенькое слово из трех букв поселилось внутри и зажило отдельной жизнью. Лежал ли он, уставившись в стену, подходил к окну, бродил по своей крохотной палате — три шага от двери до койки, три шага от койки до окна. Сам виноват. Сам послал ее на смерть. Должен был включить интуицию, вспомнить, сколько лет этим вертолетам и обслуживающим их техникам! Если бы она села в другой вертолет, если бы Кирилл пробежал удачно те несколько метров по насыпи…
Рухнул в море только один из трех вертолетов. При не таком уж сильном ветре, не очень далеко от берега, да и не изношен он особенно был… Рассказывал об этом Максиму один из уцелевших активистов, худощавый, моложавый человек, которому нельзя было дать больше тридцати. Он постоянно в своем рассказе возвращался к этим обстоятельствам — шторма не было, вертолет в нормальном состоянии, пилот опытный, — словно оправдывался или доказывал сам себе и Максиму заодно, что трагедии просто не должно было случиться.
Но она случилась. А активист пришел только два раза, потом появляться перестал. Скорее всего, просто не мог выбрать время, ведь и его близкие погибли. В больнице о Максиме бы позаботились — она превратилась в нечто вроде лагеря беженцев, туда, помимо действительно больных, постоянно поступали еще старые, бездомные, приехавшие из других мест и не нашедшие родственников, к которым ехали. Документы были не у всех, кто-то в новую эпоху безвременья лишился бумаг, кто-то рассудка, кто-то сразу всего. Единственное, что могли еще сделать городские власти вкупе с добровольцами, это приютить таких бедолаг, подлечить и подкормить.
Конечно, не совсем безвозмездно. Уже дня через три после прибытия врач ненавязчиво так поинтересовался у Максима, кто тот по профессии. Это означало — как начнешь поправляться, так сразу пора бы и пользу начинать приносить. Ему сочувствовали, конечно, но здесь, в водовороте общей гибели и горя одна чья-то беда была всего лишь еще одной бедой. Максим не единственный, кто потерял близких.
Выздоровление затянулось. Повредил ли он себе сам, когда шел по коридору, потеряв капельницу, или же дело было в качестве лекарств, только рана снова воспалилась, вернулась лихорадка. Дня через три ему стало немного лучше, но рана продолжала пульсировать болью и температура задержалась на тридцати восьми. А в голове постоянно прокручивалось: если бы Лиза села в другой вертолет…
Все же он начал выходить. Навестившего его активиста он не нашел, и не знал, кого расспросить о поисковых работах на месте падения вертолета или о поездке к железнодорожной станции. Встречные пожимали плечами, однажды врач дал ему свой телефон, чтобы позвонить, но номер не ответил. Максим потихоньку бродил по территории больницы, зашел на станцию скорой помощи. Там узнали о его профессии и обрадовались, как родному. Он даже поговорил с санитарами совершенно спокойно, обменялся парой шуток. Все они тоже пережили трагедии, каждый день из чистого энтузиазма выезжали хоть чуточку отсрочить окончательный финал для людского рода, рискуя собственной жизнью, ибо не все больные были безобидны и адекватны, и не стоило нагружать их еще и своей болью.
Но у него еще и не болело по-настоящему. Осознание еще не пришло, мозг отказывался принимать и верить. Внутри все словно замерло в неподвижности, иногда ему казалось, что он видит в больнице женщину, похожую на Лизу, и сердце мгновенно заходилось от радости: то известие ошибка, она на самом деле жива! Всякий раз к нему оборачивалось чужое лицо, но уже за следующим поворотом вдруг мелькала такая же прическа, и снова сердце останавливалось: на этот раз точно она! Если бы Лиза села в другой вертолет… а вдруг так и было?
После визита к санитарам рана заново воспалилась. Это признала и спиценосая медсестра, признание выразилось в том, что она принесла обед в палату. А ведь Максим слышал, что на такую же просьбу из соседней комнатушки ведьма реагировала так: