Максим не успел опомниться от этого зрелища, а к пляжу бежал уже мужчина. Он в несколько прыжков преодолел кусок шоссе, перемахнул через перила и закричал:
— Кем ул? Каян сим?
Какой-то чужой язык, или он просто сошел с ума? Максим не понимал. Незнакомец встал между ним и своими женой и ребенком. В его черных волосах не протянулось ни единой седой нити, глаза светились молодым блеском, а возле глаз хоть и виднелись морщинки, но их явно оставили ветер и солнце, а не прожитые годы. Он подошел ближе и повторил по-русски:
— Кто ты, откуда пришел?
Максим понял вдруг, что по щекам у него текут слезы. Он всхлипывал и не мог остановиться. Из горла вырывались лающие звуки. Незнакомец недоверчиво и осторожно все же подошел поближе, и Максим вцепился в его руку — молодую, крепкую руку. Лицо незнакомца смягчилось и он сказал:
— Ну, ну! Что ты так плачешь, старик, что за горе такое у тебя случилось!
Солнце светило, над морем кричали чайки. Молодая женщина укачивала всхлипывающего ребенка и смотрела на захлебывающегося от рыданий странного чужого человека со страхом, но и с сочувствием.
Запомни, Адам
«Путник, поведай ты гражданам Лакедемона, что, их заветам верны, мертвые здесь мы лежим».
Максим вырезал на доске последнюю букву. Получилось не очень, но прочитать было можно. Свежий могильный холм поднялся на берегу моря. У маленькой общины из трех человек было собственное кладбище на берегу озера, но тело Семена было решено туда не тащить. Умер ли он от Любиной «таблеточки» или просто старое сердце не выдержало потрясений, Максим не знал. Мысли о том, что старику все равно было девяносто лет, и что он дождался собственного Сретенья, не очень помогали.
— Так хорошо? — спросил молодой человек. Он отошел на несколько шагов, держа в руках лопату, склонив голову, осмотрел холм и не заметил никаких изъянов.
Имени своего он так и не назвал, — ни своего, ни жены. Максим, впрочем, и не спрашивал. Только про малыша он поинтересовался напрямик:
— Как же его зовут? — и молодой отец спокойно ответил:
— Прости, но имени ребенка раньше времени разглашать нельзя. Сначала надо узнать хорошо, кому ты доверяешь имя.
Своей собственной историей, как ни странно, он поделился с готовностью. Хотя время для рассказа нашлось только ближе к вечеру. Сперва Максим не мог толком даже рассказать, кто он и куда идет, и молодые супруги позвали его в свой дом — прийти в себя и передохнуть, обещав попозже вернуться и предать тело Семена земле. Они держали хозяйство примерно такое же, как у старика Митрича, и, конечно, вся живность и огород требовали хлопот. Рассказывать у них получалось только урывками, тем более, что молодая женщина вообще стеснялась говорить с незнакомцем, а муж таскал ведра с водой и болтать языком ему было банально некогда. Потом неожиданного гостя накормили с истинно южным хлебосольством. Только вечером они смогли выбрать время для похорон старика.
На берегу моря вырыли яму, установили сверху простой крест из досок.
Потом они отошли подальше от печального места. Ребенок сразу начал возводить куличики из мокрого песка. Мать осторожно присела рядом с ним. С собой она захватила игрушки, те, во что и раньше играли дети этого возраста, — ведерко, формочки, мяч, — бог знает, как уцелевшие почти за пятьдесят лет. А молодой отец семейства выбрал удобный, прогретый солнцем булыжник, пригласил Максима присесть рядом и тогда уже они смогли поговорить.
После взрыва моста через Керченский пролив и, соответственно, уничтожения большинства коммуникаций, в Крыму началась гуманитарная катастрофа. На полуострове не стало электричества и воды, о снабжении через Перекоп не могло быть и речи, — и даже не из-за политики, никакая страна в состоянии вечного кризиса не имела лишних ресурсов. Люди начали массово покидать полуостров и перебираться на материк.
Тем не менее, многие остались. В основном это были жители поселков или пригородов. Люди ставили ветряки, воду добывали из скважин, постепенно приспосабливались к новым условиям и могли бы жить сносно, если бы не угроза терактов и растущая преступность. Снабжение полуострова продуктами и лекарствами тоже нарушилось, не говоря уже об одежде, стройматериалах и прочих предметах не первой необходимости.