— Вам господь волю свою явил! — продолжали меж тем за окном. — А вы противитесь! Это враг вас соблазняет!
— Погодите, — дошло наконец до Лизы, — так они против поиска лекарства от ратоньеры, что ли, выступают?
— Ну да, — Иван виновато вздохнул. — Откуда узнали эти придурки… ладно, лишь бы вышло, потом пусть лопнут со злости. Они раньше все областную больницу оккупировали, где лаборатория. Расстреливать толпу все же негуманно.
— Я бы эту бы толпу да из шланга бы водой, — зло выплюнула Лиза. Глаза у нее потемнели, ноздри слегка раздувались. Она встретилась глазами с Максимом и слегка кивнула — поняла, что он тоже вспоминает встреченного на дороге старого психопата.
Снаружи послышались другие голоса, увещевавшие протестующих убраться подобру-поздорову.
— Идите, идите. А то вот я вас!
— Имеем право, — препирались в ответ. — Территория проживания…
— В корпус свой иди, территория! Как шляться где попало, так здоровый!
Шум перепалки стал удаляться и стих за шелестом ветра и общим уличным гулом. Потом с улицы еще кто-то вернулся под окна и крикнул:
— Там пятеро в хосписе, Матвеич! Остальные убрались!
— Так главврачу сказать надо, что никакие они не больные! — ответил Иван сердито. — В хосписе умирают, а не агитируют.
— Скажу!
— В хосписе здешнем типа общежития для совсем больных и старых, — пояснил Иван, захлопнув окно. — В бывшем здании роддома, — он запнулся, — ну, понимаете, чего было пропадать зданию…
Лиза кивнула.
— Да, у нас тоже. Будем надеяться, оно заработает.
— Ох, хочется верить, да не хочется разочаровываться, — вздохнул Иван. — Что там вообще может быть? Вакцина какая? Так весь мир уже переболел.
— Я всю дорогу думала, — оживилась Лиза. — Самая большая проблема это олигозооспермия. За тридцать с лишним лет многое решили технически, в Израиле создали инновационную искусственную матку, но материала для нее уже нет, потому что мужчины, не достигшие половой зрелости в год эпидемии, получили азооспермию, то есть полную стерильность. Олигозооспермию — это когда сперматозоиды в семенной жидкости присутствуют, но в незначительном количестве, — выявили у тех, кто при заражении был уже взрослым. Но ее не удалось скорректировать лечением — ни гормональным, ни физио, никаким. А вот женская олигоменорея хоть и с трудом, но поддается корректировке, и именно в лечении женского бесплодия какие-то шаги были сделаны, например, вместо дюфастона разработали более эффективный препарат…
Лиза говорила убежденно, и одновременно с профессиональным спокойствием, без всякого смущения. Зато Иван, кажется, впервые сообразил, что перед ним все-таки дама, и что тема человеческого воспроизводства довольно интимная, он покраснел, отвел глаза, и тут его осенило во второй раз.
— Погодите! Так вы специалист по этому всему, нет?
— Не нет, а да. Я как раз училась в Москве, потом, правда, вернулась в родной город, может, зря, но тоже в этом направлении работала. В конце концов, успехов не добились нигде, ни в столицах, ни в провинции.
— О-о, так, может быть… — начал Иван, но вынужден был прерваться на мелодию телефонного звонка:
— Простите…
Выходить из палаты Иван не стал, просто отвернулся к окну:
— Да! Да, в больнице я, в городской. Что? Уже можно вылетать? И где нашли? Ну да, пока погода… Ждите, я подъеду!
Иван дал отбой и широко заулыбался:
— Вот, нашли то место, сейчас летим, — сказал он, демонстрируя экран телефона, будто это подтверждало его слова. — Риф там, оказывается, крошечный островок. Уж найдем, не найдем, я вам сообщу сразу, хотя… Лизавета Михална! А вы не хотите с нами поехать, а?
— Я? — растерялась Лиза. — Но я… даже не знаю, а что надо будет делать, копать, искать… — она быстро, с испугом и надеждой в глазах обернулась на Максима: — я помешаю вам…
— Ну, копать — это вы спешите! Мы даже не знаем, что найдем. Как-никак, вы флешку довезли, вам и честь первооткрывателя, и вдруг мы вправду сразу что-то этакое медицинское обнаружим? Если что, вы не бойтесь, с нами две дамы едут, такие боевые дамы, доложу я вам. Они и в патруле были, и здесь в хосписе дежурят, но вот не врачи они!
— Да разве же в городе больше нет врачей-репродуктологов? — удивилась Лиза.
— Есть, конечно, но не они флешку привезли. Или вы на вертолете боитесь лететь?
— На вертолете? — в глазах Лизы светился только восторг. — Всю жизнь хотелось попробовать… Нет, я не могу, я же не одна.
— Езжай, Лиз, — сказал Максим. — Как раз по тебе дело, развеешься…
— А ты? По-твоему, ты будешь тут больной валяться, а я поеду?
— Ну почему валяться? И что ты будешь делать, рядом сидеть? Зачем при огнестрельном ранении врач-гинеколог?
Иван, до сих пор деликатно помалкивавший, подал голос:
— Вы, конечно, как знаете, но это недолго совсем! На вертолете часа полтора туда, часа полтора обратно, к вечеру вернемся.
— А если не найдем ничего?
— Ну, энтузиасты останутся, вас мы никак задерживать не будем.
— Лиза, езжай, — повторил Максим. — Я же не при смерти.
Она чуть помрачнела:
— Не надо так говорить… — но тут же отмахнулась от неприятной мысли. Видно было, что Лиза готова лететь на поиски хоть без вертолета. Ее деятельная натура просто задыхалась в ожидании.
— Неужели можно вот так просто сесть и полететь, там же граница рядом? Отношения между странами и так никакие были, а уж сейчас…
— Сейчас до правительств, как до Луны, а простые люди между собой всегда договорятся, — заверил Иван. — Пограничники бандитов гоняют сообща, и, если действительно там вакцина, врачей надо будет со всего мира звать! Либо все вместе, либо все пропадем, третьего не дано! С испанцами, кстати, списались… там тоже группа активистов, даже русскоязычные есть. Может, они у себя что найдут.
Лиза присела у койки на корточки, хотя рядом был стул.
— Ты правда не возражаешь? Ты скажи, я останусь…
Иван деликатно вышел в коридор, бормоча, что подождет там.
— Ну как я могу возражать? Мы же действовать ехали, а не сидеть в ожидании. Езжай, хорошо? Хоть нахлебниками нас считать не будут. А пара дней пройдет, и мне дело найдется.
— Какие пара дней? Ты знаешь, сколько еще рукой шевелить не сможешь? — возмутилась Лиза и тут же спохватилась: — Ну, прости. Восстановится рука, не сразу, но заработает. Тогда и… Ты правда не возражаешь?
— Правда.
— Спасибо, — прошептала Лиза, счастливая, как девочка, которую отпустили в кино. — Ты мой такой хороший. Я виновата, да… я же знаю, что ты отпустишь, и злиться потом не будешь, и недовольство не будешь показывать. Я там не буду задерживаться, честно. Просто я верю, что не может же это все быть зря. И теперь, в смерти и безнадежности рождается новое человечество… и оно обязательно будет сильным и светлым. Правда ведь? Правда? И пусть я просто в лаборатории работать буду… хоть пробирку подам… я же уже полгода никак не могу быть донором. Мне это важно, понимаешь? Ну вот… я скоро!
Она прижалась к его губам, пригладила волосы, как ребенку, которого у них не было, улыбнулась напоследок и исчезла. Только из коридора донеслись быстро удаляющиеся легкие шаги и — совершенно неожиданно — пение. Хотя не так уж это было неожиданно. Просто ясный весенний день или тень надежды, витавшей в воздухе, наполнили мир чем-то неуловимо радостным и необычным. Сам воздух звенел, и Лиза, уходя, напевала пустяковую песенку, которую и не помнила толком:
— Бессовестно красивая, бессовестно влюбленная, бессовестно счастливая, мечтами окрыленная!
Теперь ожидание предстояло ему. Максим потянулся за телефоном, поглядел на часы, подумав, что время будет тянуться чертовски долго. Его снова стало лихорадить, и в некотором роде это оказалось к лучшему. Сознание ушло в полудрему, потом появилась спиценосая медсестра и разбудила его. Но солнечный квадрат на стене почти не сдвинулся, значит, времени прошло мало и звонить Лизе было рано. Можно было обдумать… похороны, например. В случившееся все равно не верилось, не вязались все эти привычные слова — кладбище, гроб, могила — с живым и ярким образом друга. Сам Кирилл об этом и не думал, говорил: