— К железнодорожной станции, значит, тоже не поехали? Без Ивана?
— А туда ездили, ты уж прости, без тебя, я дорогу показывал, — оживился Семен. — Мне тогда сказали, что ты с температурой под сорок два. А ребята эти собрались, они тут и впрямь боевые, повезло. Где такие организованные находятся, там все намного лучше. Сейчас в городе рейд готовят против тех бандюков.
— Так тело привезли?
— Тело… ты уж пойми. Ехали просто на внедорожниках, закопали там. Но место приметное. Там насыпь чуть поднимается. Холмик насыпали, как положено. А вот где машины перевернулись, уже не полезли. Хотя тут энтузиасты есть, очень упертые, все рвутся землю очистить от старых машин, мусора, вообще от всего. Ну пускай. Когда цель есть, легче.
Максим молча кивнул. Возможность нормально похоронить близких у него тоже отняли.
Семен подождал чуть, понял, что ответа не будет, неловко протянул сухую смуглую руку, покрытую пигментными пятнами:
— Ну, бывай. Приду еще. Жаль очень, душевная была девка. Как она рвалась этот чудо-препарат сделать мировым достоянием.
Максим поднял голову. Да! Это была ее цель. Как он не подумал?
— Семен! А не знаешь, нашли там чего? На том рифе? Не забросили поиски?
Семен остановился в дверях, лицо у него просветлело.
— А я думал, ты в курсе. Нашли, нашли. Только пока исследуют, но это не розыгрыш и не шутка. Еще один набор бактерий.
— И?.. — пересохшими губами спросил Максим.
— Это я не скажу, я в медицине не шарю. Исследуют. Народу съехалось, врачей с ближайших мест — тьма. Все надеются, — Семен слабо улыбнулся. — На ваше поколение надежда. Остальным уже поздно.
— Нам тоже поздно, многим. Лиза разбиралась, она говорила, уже больше половины женщин моложе сорока пережили климакс. Так что особо я не надеюсь.
— Хоть тысяча останется, и то, знаешь, достаточно. С испанцами связались, где там еще? — с Израилем. В общем, лучшие умы копают… Да ты сам в интернете-то погляди!
— У меня зарядки нет, — Максим вытащил из крохотной прикроватной тумбочки, этого обязательного больничного атрибута, безжизненный черный корпус телефона. — Тем более, розетка заколочена.
— Да попроси у кого или я тебе принесу! Найду уж, где. Сейчас всяких гаджетов больше, чем людей. А эту фанерку на стене ногтем сколупнуть можно. Ты что ж такой законопослушный?
— Не знаю. Не думал пока об этом.
— Ладно, зарядку найду. Да, я же так и не спросил, где вы такую информацию добыли? Про этот риф?
Максим впервые за последние дни почувствовал, что грызущий сердце изнутри червь затих. Хотелось не то улыбнуться, не то заплакать.
— Я тебе расскажу, потом. Когда все будет, — голос у Максима задрожал, он просто неопределенно махнул рукой, но Семен понял, и, пробормотав: «Увидимся», вышел.
Жизнь не то чтобы приобрела смысл. Жертва во имя выживания людей оказалась не напрасной. То есть, конечно, еще много было работы, которую предстояло совершить не ему.
Максим боялся верить, и нарочно не расспрашивал никого — ни персонал в больнице, ни новых товарищей. Только с яростным упорством самостоятельно разрабатывал руку, надеясь быть полезным, когда это понадобится. Лечащий врач его за это отругал, но, в общем, был доволен результатом. Физиоотделение в больнице работало на последнем издыхании, не справляясь с огромным потоком больных, а Максим обошелся своими силами.
Из палаты его пока не выселяли. Договорились, что после выздоровления он сможет работать на станции скорой помощи. В прежнем городе-миллионнике никто не доверил бы машину ни водителю, ни ремонтнику только с одной здоровой рукой, но теперь движение на улицах было и в четверть не такое оживленное, как раньше, слишком большую скорость из-за скверного состояния асфальта развивать было запрещено, и Максима взяли. Людей с техническими специальностями не хватало отчаянно. К тому же каждая бригада на случай неадекватного поведения больных должна была состоять минимум из четырех мужчин.
Первый вызов, на который ему пришлось ехать, оказался трагикомическим. Какой-то бомж (в городе, лишившемся большей части населения, жилья было предостаточно, бродяги ухитрялись преодолевать преграду в виде домофонов и ночевать то здесь, то там) нашел в опустевшей квартире тайник с консервами. Помимо пролетарских тушенок и разной рыбы в томате, там имелось несколько баночек черной икры, и бедняга не устоял, устроив себе пир желудка. Его не остановил даже давно истекший срок годности. Грех чревоугодия оказался наказуем, соседи услышали хрипение злополучного гурмана и вызвали скорую, но пока та приехала, бомж умер.
— Хоть поел напоследок, — философски заметили санитары, вызвали труповозку и отправились на следующий вызов.
Этот больной был глубокий старик с онкологией. В скорую позвонила лишь чуть более молодая соседка с распухшими ногами, передвигалась она по стеночке и еле смогла открыть дверь. Врач с тяжким вздохом пощупал пульс и махнул рукой:
— Зачем звонила, бабка? Полчаса он еще протянет, как умрет, труповозку вызывай.
— Так страшно же, — запричитала старуха, но врач просто отрезал:
— Всем страшно, все умрем.
Поехали на вызов в доме через две улицы. Пострадавший глотнул уксусной кислоты, нарочно или случайно, сказать было трудно. Заплаканная сестра, сухощавая женщина средних лет, еле открыв дверь, унеслась в туалет с криком: «Плохо, тошнит». Больной лежал на полу, практически не дыша, в комнате стоял резкий кислый запах.
— Труповозку вызываем? — спросил Максим.
— Зачем? — удивился врач. — Промоем, в больницу отвезем, может и оклемается. Тем более, — врач потянулся за лежащими на столе документами, — ему всего пятьдесят и он электрик, полезная профессия.
Потом был полубезумный бродяга, которого порвали бродячие собаки, потом свой же товарищ-санитар, которому проломил голову неадекватный пьянчуга… Неудавшихся самоубийц было больше всего. Их откачивали, от многих выслушивали потом гневные упреки, но редко кто повторял попытку. Большинство, словно очнувшись, продолжало тянуть лямку дальше.
Максиму предложили перебраться в полуподвальное помещение, ближе к скорым. Он отказался, хотя там и было удобнее. В своей палате он в последний раз видел Лизу живой, помолодевшей от радости, счастливой, и в душе жила тень безумной надежды — если не покидать палату, Лиза сюда вернется.
В автомобильный парк скорой неожиданно привезли мини-комбайн. Дежурный механик, вытирая руки промасленной тряпкой, проследил за недоуменным взглядом Максима и сказал:
— Сечешь в таком? Посередине, между корпусами, места сколько, надо под посевы приспособить, а то лапу сосать придется. Будем рис выращивать.
— Почему рис?
— Он дольше всего хранится, — объяснил механик. — А что?
— Мне рис сказали не есть особо.
— А-а, диабетик. Да и гречу посадим, жалко, что ли. Правда, она плохо хранится.
Работа горя не приглушила, но помогала убить время. Новые товарищи держались с Максимом как обычно, не вспоминая лишний раз о его несчастье. Лишь однажды дежурный врач положил руку ему на плечо и сказал:
— Сорок дней пройдет, легче будет.
— Уже прошли, — ответил Максим.
Они действительно казались вечностью, а прошли внезапно. Он побывал в храме Екатерины и поставил свечку, подумав, поставил свечку и за Кирилла, — если кому-то там это будет неугодно, свечку он может не принимать. Максим побродил по церкви, постоял под иконой Екатерины, поставил еще три свечи — родителям и приемной матери. Ради этой скромной покупки ему пришлось вытряхнуть все наличные деньги. Воска не хватало, свечи лепили заново из огарков, и стоили они много.
Настоящая цель у Максима теперь была одна — дождаться исполнения Лизиной мечты. Подобно Эдмону Дантесу, желавшему увидеть клад сразу и целиком, он не пытался узнать подробности раньше времени. Но все же подтверждения замечал везде. У областной больницы стояло несколько автобусов, в которых раньше возили туристов, пролетал над городом вертолет («Ого! Что-то они разлетались!» — удивлялись местные). Сердце замирало, потому что означать это могло только одно — сюда съезжаются ученые. Старый террорист не обманул. Эх, знал бы он, чем обернется путешествие… но, с другой стороны, если он безвылазно торчал в какой-нибудь деревушке на берегу балтийского моря, откуда ему было это знать?