Аптечные хлебцы по консистенции мало отличались от бумаги, напоследок только, соскальзывая с языка в гортань, оставляли еле уловимый вкус каши. Но когда с утра во рту маковой росинки не было, на такие мелочи внимания не обращаешь.
Семен запил водой сухой хлебец и спросил:
— Значит, с Псковщины?
— Ну да.
— Макс, — уже спокойнее сказал старик. — Если я помру, ты до дома доберешься?
— Ты меня переживешь, — отшутился Максим.
— Я серьезно. Вот объясни мне, как пойдешь.
— И я серьезно. А если что, ну на северо-запад пойду. Мимо Перекопа не промахнусь же. Дальше чуть западнее Днепр, а там уж выше по течению. Из варяг в греки, только наоборот. Из грек в варяги…
— Из грек в вар-ряги, — старик повторял негромко, раскатывая звук «р» на языке. — Значит, Псков. У меня там знакомая была, по интернету, помню… Вы, молодые, небось не знаете, как это.
— Да ну тебя, Семеныч. То смартфонами попрекал, то еще что-то придумал. Что я, дикарь, с дерева слез? Интернет как раз в детстве застал, в отличие от тебя.
Семен, не слушая, вспоминал:
— Ангелочек звали. Это из-за имени, Анжела. С Псковщины… или все же не с Псковщины?
— У меня мать тоже Анжелой звали.
— Ты же сирота?
— Я усыновленный.
— Да вот… Эх, иногда подумаешь, правильно нас приложило. Я сейчас вспоминаю, Макс: никому не нужны были дети. Даже свои.
— Меня же усыновили!
— Это редкость была… Ради денег брали, а тех, кто рожал, попрекали, что ради денег… — голос у старика вдруг задрожал. — Шипели, злились друг на друга, только и слышно было — никому не нужны ваши дети.
— Не раскисай, Семеныч, до дома дойдешь, там вспоминать будешь!
— Да нет, Макс! Это помнить надо было всегда! Никто не думал, что такая херня произойдет! Деньги были нужны, а не дети! Творили черт те что, будто ради них, чтоб они жили лучше… да нет, ради себя!
— Успокойся, Семеныч!
Но старик не успокаивался. Он вдруг вскочил, поднял руки вверх и в голос закричал:
— Господи! Прав ты!
— Семеныч! — вскочил и Максим.
— Прав, Господи! — со слезами кричал старик. — Справедливо покарал ты нас!
— Семеныч, да успокойся!
— Господи! — старик шел к морю, и, как Максим ни старался остановить обезумевшего спутника, у него не получалось ничего.
— Заслужили мы! Заслужили! Не ценили мы Тебя, Господи!
— Семеныч, с ума ты сошел!
Максим пытался стать на пути, оттолкнуть старика назад, но Семену все эти попытки были, как укус комара, а приложить деда по-настоящему Максим не решался.
— Господи! — старик ступил в воду. — Сожги нас! Молнией сожги!
— Да рехнулся ты, что ли! — Максим схватил старика за мокрый рукав, но тот вырвался с неожиданной силой.
— Жизнь не ценили мы, Господи! Дар великий Твой! Покарай нас, недостойных!
Море белыми полукружиями накатывалось на берег. Старик пошатывался, спотыкался, но упрямо брел на глубину. Максим метался рядом, чуть не падая на неровностях дна. Мелькали перед глазами волны, темнеющее небо, солнце и подбирающаяся к нему разлапистая туча — словно рука творца, гасящая светильник, — обезумевшее лицо старика, который, как новый Иов, напрасно проклинал день своего рождения и напрасно вопрошал небеса.
— Семеныч! Псих!
Старик неловко повернулся, вскрикнул и стал оседать в воду. Он уже не отталкивал Максима, а наоборот, схватился за его руки.
— Ну все, Семеныч. В себя приходи, давай-ка на берег…
Старик, дрожа и всхлипывая, заваливался на бок. Максим еле доволок его до полосы прибрежного песка.
— Ну ты тяжелый, бродяга, — прохрипел он, отдуваясь. — Вставай давай, ну!
Семен не вставал. Максим понял, что придется тащить старика и дальше, он стиснул зубы и поволок свою ношу по пляжу дальше от воды. Ноги старика волочились по земле, он бормотал что-то, изредка вскрикивая.
— Ну уж, или иди, или терпи! Больно, понимаю… так с ума сходить не надо было!
Дотащить деда хоть до какого-нибудь полноценного укрытия было невозможно. Максим остановился у той каменной площадки, где они устроили привал, посадил деда с подветренной стороны и выпрямился с самым мрачным предчувствием. Оно не обмануло — спички в кармане отсырели, у Семена спички и проверять не стоило, он вымок до пояса. Солнце скрылось за тучей, разжечь огонь с помощью лупы тоже было невозможно. Завтра будет воспаление легких, если не у обоих, то у старика точно.
Он порылся в их рюкзаках, вытащил спальники и ту самую бутылку бальзама, поднес к губам старика, заставил сделать глоток. Старик захлебнулся было, потом начал пить с жадностью, будто воду.
— Ну, ты не сильно увлекайся!
Глотнул сам. По телу пробежало тепло. Только надолго ли это… Быстро темнело, Максим попытался запихать старика в спальный мешок, но Семен взвыл от боли. Максим плюнул и просто прикрыл деда сверху.
— Макс, — всхлипывая, бормотал старик.- Макс…
— Что? Терпи уж, утром солнце выйдет, видно будет… Ну, что тебе?
— Макс, — чуть успокоившись, прохрипел старик. — Мы… проебали… жизнь!
Максим сплюнул, услышав эту ценную информацию, сам присел на ступени площадки. Его колотило, но ночь была теплой, как и все предыдущие, может, обойдется без пневмонии. Яркие звезды высыпали на небо. Максим слушал шум прибоя, стоны несчастного деда и старался не думать, как мрачно закончится их путешествие. Видишь, Кир, мысленно заговорил он с давно погибшим другом. Видишь, ты думал, что все было бы легко, и ты бы спокойно осматривал архитектурные чудеса? А не сошли бы мы с ума на ровном месте… не думал, что так скажу, но то, что случилось, к лучшему…
Семен перестал причитать, лишь тихо хрипел в темноте. Звезды склонились ниже, мигали и расплывались пятнами. Скорей бы утро, скорей…
Разбудило его солнце, а еще боль в спине. Он всю ночь просидел в скрюченной неудобной позе, потому что рассчитывал не спать, а караулить, но отрубился от усталости. Болела не только спина, ныло все тело, во рту пересохло, единственный плюс — горло не беспокоило. А заболел он или нет, выяснится позже…
Максим открыл глаза, зажмурился от бьющего в глаза света. Солнце стояло уже довольно высоко, было точно не шесть часов утра, а восемь-девять. Хотя кто его знает, разбираться в этом южном солнце он так и не научился.
Часы он вчера завести забыл, но на всякий случай поднес их к уху. Так и есть, стоят. Он сел. Одежда почти высохла, рядом лежал на спине старик Семен. Он дышал и даже не хрипел. Максим искренне понадеялся, что обошлось без пневмонии.
Он с трудом встал, нашел в рюкзаке бутылку воды, сделал несколько махов руками, чтобы размяться, и подошел к морю. Наклонился, плеснул в лицо холодной соленой водой.
Мир остался прежним. С солнечным светом, с бесконечным небом, с морем до горизонта, с криками чаек. Пустым. Безлюдным.
Сзади окликнул Семен. Голос он, видимо, сорвал вчера, зов был еле слышен. Максим вернулся к площадке.
— Ну? Сегодня успокоился? Не простыл?
— Макс, — серьезно сказал старик. — Дело такое. Я ногу сломал.
— Что? — не понял сразу Максим.
— Шейка бедра. Вот что.
Максим еще не осознал катастрофу целиком, но сердце уже замерло, а внутри все похолодело. Перелом шейки бедра у стариков встречался часто, оба они уже на подобные случаи насмотрелись и диагноз могли поставить легко.
— Погоди, с чего ты взял? Дай я ногу твою посмотрю.
— Чего ее глядеть?
Но Максим уже видел, что нога старика была неестественно вывернута наружу. Семен сидел, опершись на руки, как если бы собирался встать, но не вставал.
— Дай-ка я, — Максим зашел со спины, подхватил старика под мышки, попытался поднять. Результатом был только крик, полный боли.
— О, господи. Подожди тогда. Я найду какую нибудь тележку, еще что-то! Мы придумаем, мы…
— Тележка зачем?
— Ну, поедешь в ней… Как еще. Машины все, понимаешь и сам.