Мать тоже когда-то признавалась — пью от тревоги за тебя, дочь, а потом вставала в позу оскорбленной невинности: да как ты смеешь! Да как ты меня подозреваешь! Анжела мысленно клялась себе, что никогда так поступать не будет, а вот поди ж ты. И так же начала выпивать… но она бросит! Рядом на перекрестке магазинчик, где торгуют дешевым спиртным, а она даже заходить не будет. Или в последний раз?.. Нет, чтобы даже поползновений таких не было, домой пойдет по безлюдной дороге, конечно, там опасно, но что у нее воровать?
Холодный ветер закружил между домами, фонари не горели, улица освещалась лишь падавшими из окон квадратами света. Анжела шла посередине дороги, почти ничего не опасаясь, — кому нужна пожилая бедно одетая тетка?
Визг шин рядом раздался внезапно и фары осветили пустое пространство в считанные секунды. Кто-то из мажоров не захотел толкаться в общем ряду машин, посчитав, что колеса дорогого авто смогут проехать по разбитой нечиненной боковой улочке. Женщину на проезжей части увидеть они не ожидали. Только парочка случайных прохожих вскрикнула, когда человеческая фигура, получив удар бампером, пролетела несколько метров и шлепнулась на развороченный тротуар.
Осень, хоть и холодная, была необычайно красивой. Ее не омрачали сумерки, сгущавшиеся над человечеством, она не обращала на них внимания или же демонстрировала свое великолепие, пока еще было кому его оценить. Желтые клены шуршали своими ослепительно яркими листьями над старым кладбищем, выделенным городом для общественных похорон. Их помог добиться дядя Кирилла, директор крупного комбината — вообще-то за свой счет городские власти хоронили только пенсионеров. Проводить в последний путь трудоспособного человека стоило денег, и немалых, а Максиму их просто негде было взять. Кладбище разрослось до огромных размеров для их небольшого городка, его давно полагалось закрыть и выделить место для нового, но теперь необходимость в этом отпала.
Лиза предлагала пожить у них в доме. Максим упрямо отказывался — навязываться ее родителям было никак невозможно. Кирилл звал в гости, но тоже получил отказ. После похорон нестерпимо болела голова и накатила страшная усталость, иначе Максим пошел бы бродить по городу, а не отправился домой отсыпаться.
Что-то неладное он почувствовал еще в подъезде — в воздухе стоял легкий запах сигаретного дыма, а соседские бабушки, боявшиеся пожара, со всем накопленным за долгую жизнь пылом гоняли курильщиков. Дверь в квартиру была приоткрыта. Максим решил сначала, что сам забыл закрыть ее в утренней суматохе, но первый же взгляд на прихожую дал понять, что это не так. Гардероб оказался распахнут, одежда вывалена на пол. От надругательства над комнатами просто дыхание остановилось — незваные гости распотрошили книжные шкафы, расшвыряв всю их домашнюю библиотеку. Книги всегда были любовью и гордостью Анжелы, она частенько вспоминала, при каких обстоятельствах купила тот или этот томик, а что досталось в наследство или подарили. Грабители искали деньги, которых не было, но Максима не порадовала мысль, что злоумышленники просчитались. Помимо прочего на полу валялся альбом с фотографиями, рассыпались черно-белые еще снимки маленькой девочки, потом цветные — постепенно взрослеющей школьницы, девушки-студентки, молодой женщины с уже потускневшими печальными глазами… На одной из фотографий отпечатался след ботинка.
Ошеломленный Максим прошел между книг на кухню, где размер ущерба открылся в полной мере. Грабители не побрезговали их запасами, полностью опустошив буфет и стенной шкаф. Ничего из консервов и круп, которые собирала мать, и хвасталась каждой удачно купленной банкой, как девочка новой куклой, не осталось.
Максим сел на табурет посреди разгромленной кухни, удивляясь собственному спокойствию. Нет, попадись ему сейчас кто-то из грабителей, мордобой бы вышел знатный — за чужие разбросанные книги, за потоптанные фотографии, за оборванную не знавшую счастья жизнь, по которой прошлись в грязных сапогах. А вот на то, что теперь, получается, придется поголодать, ему наплевать совершенно.
У двери послышались чужие шаркающие шаги. Вошла соседка-активистка Анна Степановна, даже в возрасте под восемьдесят сохранившая величественную осанку и ястребиный взгляд.
— Так, — сказала она. — Значит, Любке из восемнадцатой не почудилось. Она мне говорит — вроде чужие наверх поднимались, а я ей — что ж ты сразу не позвонила куда надо. А она — пока приедут… Много украли?
— У нас нечего было, — Максим встал. — Идите, спасибо, я разберусь.
— Как нечего, когда ничего не оставили, — удивилась старуха. — Паек когда будут выдавать? То-то. А ты теперь один, положена самая малость. Ах скоты, какие скоты — если бы я в администрации работала, как раньше, я бы устроила веселую жизнь и в полиции, и в похоронном… Это же они навели, правду тебе говорю. Ключ откуда взяли, как ты думаешь? Да у нее же, у Анжелы. Заявление писать будешь?
— А смысл?
— Ты со мной не спорь! — Анна стукнула по столу совсем не немощным кулаком. — Ты сейчас садись и пиши. За свои права надо бороться.
— Даже сейчас?
— Даже в могиле, — заявила соседка. — Садись и пиши, потом вместе пойдем в участок, чтобы ты не вздумал спустить этим сволочам на тормозах. Ишь, падальщики. Да, ты же, небось, без копейки. Погоди, — она вытащила из кармана несколько бумажек. Максим немедленно подскочил:
— Спасибо, но не надо, честное слово…
— Дают — бери, бьют — беги, — приказала старуха. — Что мне с ними делать, сколько мне осталось? И жратвы у нас дома знаешь, сколько? Мне с мужем все равно не съесть. Поделюсь, только замки поменяй. А сейчас пиши заявление и пойдем к участковому. Погоняю гусей, — она совсем по-молодому улыбнулась.
— Спасибо, но зачем вам чужие проблемы?
— Что? А энергию, энергию-то мне куда девать, голубчик? И в память о маме твоей, прекрасная была женщина, золотая, верно говорят, что лучшие уходят первыми. Ты ее осуждать не вздумай, — строго приказала Анна, хотя Максим и не собирался. — Знаешь, к лучшему, что она отмучилась, неизвестно, что нам предстоит… Ты не хлопай глазами, ты заявление-то пиши!
За крышами гаражей начиналось небо. Темно-лиловое на востоке, прозрачное, лишь чуть розовеющее на западе, холодное, как остывший к вечеру воздух. Город нырял в овраг, поэтому сбоку легко было забраться на крыши, пахнущие гудроном и пылью. Еще совсем недавно здесь каждое лето собиралась окрестная детвора, но теперь вчерашние мальчишки повзрослели, а новых не предвиделось. Со стороны проезда над возвышением протянулся ряд печных труб, которые отчаянно дымили зимой. Сейчас воздух был чист, запахи бензина и всякой строительной химии пришибло вечерней прохладой. Осень притаилась в свисающих над краем крыши рябиновых гроздьях.
— Не такая плохая бабка эта Анна, — заметил Кирилл и бросил вверх погасшую сигарету. Она тлеющей искрой перелетела через парапет и упала где-то на асфальте.
— Да, — согласился Максим, — неплохая.
— В чем-то она права, — Кирилл глядел на противоположную сторону оврага, где окна домов поблескивали на закатном солнце. — Дядя Руслан был на совещании в мэрии, думают, нашему городку конец. Всех коммуникаций хватит максимум лет на десять. Народ будут подпинывать уезжать, в Питер или в Псков, а тут разве что центр останется. Сгруппируются вокруг комбината, например.
— Жалко город. Очень уж быстро. Вроде лет пятьдесят еще есть.
— Ты не так считаешь. Лет через пятьдесят мы развалинами будем, если доживем. А лет через десять уже такая веселуха начнется… Так что оно, может, и к лучшему, что случилось, — Кирилл не стал объяснять, что конкретно к лучшему, но Максим понял. Он и сам говорил себе, что мать теперь избавлена от грядущих ужасов агонии человечества, но утешения действовали слабо.