На большей части территории США и Канады затмение было частным, полностью Луна закрывала Солнце лишь в пределах узкой зоны длиной в пятнадцать тысяч и шириной в сто пятьдесят километров. Эту зону, пролегающую в широтном направлении, называют «полосой полного затмения». Начиналась она на Африканском Роге, по дуге пересекала Атлантический океан и заканчивалась к западу от озера Мичиган. Тень Луны движется по ней со скоростью более трех тысяч километров в час.
Серп все истончался, к цвету неба добавился синюшный оттенок. Темень на западе набирала силу, она походила на беззвучный, безветренный грозовой фронт, который расползался по небу, собираясь поглотить ослабевшее Солнце, – так больной организм сдается болезни, давно подтачивавшей его силы.
Наконец от Солнца осталась лишь гибельно узкая полоска – при взгляде сквозь темные очки человеку казалось, что он находится на дне канализационного колодца, а вверху кто-то задвигает крышку люка, вытесняя остатки дневного света. Полоска ярко вспыхнула, полыхнув отполированным серебром.
Странные тени начали блуждать над землей. Это были колебания света, вызванные рефракцией в земной атмосфере, – примерно так же играет свет на дне бассейна в солнечный день, – но тем, кто смотрел в небо, мерещились темные змеи, извивающиеся на периферии зрения. От этой призрачной игры света и теней у всех наблюдателей волосы вставали дыбом.
Конец наступил быстро. Жуткая, мучительная агония света: серп превратился в тонкую кривую линию – словно резаная рана появилась в небе, – а затем рассыпался на ослепительно-белые жемчужинки: каждая из них была лучиком света, просочившимся сквозь глубокие низины лунной поверхности. Эти жемчужинки замигали и быстро погасли одна за другой – истаяли, словно умирающие огоньки свечей, поглощенные их собственным черным воском. В последнее, драгоценное мгновенье ярко блеснула алая полоска – хромосфера, верхняя часть солнечной атмосферы. А затем Солнце исчезло совсем.
Пришла тьма.
Келтон-стрит, Вудсайд, Куинс
Келли Гудвезер не могла поверить своим глазам – так быстро день становился ночью. Как и все соседи по Келтон-стрит, она стояла на тротуаре – на обычно солнечной в этот час стороне улицы – и всматривалась в темнеющее небо сквозь очки в картонной оправе, которые раздавались бесплатно при покупке пары двухлитровых бутылок газировки «Диет затмение». Келли была образованной женщиной. На интеллектуальном уровне она понимала, что происходит, и все равно ощущала головокружительный приступ паники. Ей хотелось куда-то бежать, где-то прятаться. Три небесных тела, выстроившиеся в одну линию; Луна, отбрасывающая на Землю тень, – эти явления странным образом дотянулись до самых глубин ее души. И обнаружили там боящегося темноты зверька, который сидит в каждом человеке.
Соседи явно чувствовали то же самое. В момент полного затмения улица замерла. И еще этот потусторонний мертвенный свет, заливающий все вокруг… И эти тени, которые можно поймать только краем глаза, – тени, извивающиеся на лужайке, словно гигантские черви; тени, пляшущие на стенах домов, будто несомые вихрем бесы. Такое ощущение, будто по улице веет холодный ветер, – только он не ерошит волосы, он лишь холодит нутро.
Когда тебя внезапно охватывает дрожь, люди, заметившие это, говорят: «Кто-то только что прошел по твоей могиле». Вот на что походило это «покрытие Луной»: кто-то шел – или что-то шло – по могилам всех живущих. Мертвая Луна пересекала небо над живой Землей.
И вдруг – все одновременно посмотрели вверх – вспыхнула солнечная корона. Антисолнце, черное и безликое, с пылающими космами легких седых волос, бешено сияло, окаймляя небытие Луны, и сквозь это небытие равнодушно смотрело на Землю. Лик смерти.
Соседи Келли – Бонни и Донна, которые арендовали дом, – стояли рядышком, приобняв друг друга. Руку Бонни засунула в задний карман обвислых джинсов Донны.
– Потрясающе! – крикнула Бонни, улыбаясь через плечо подруги.
Келли не нашлась с ответом. Неужели до них не доходит? Вот для Келли это затмение вовсе не было забавной диковиной. И послеполуденным развлечением тоже не было. Неужели никто не видит, что это предзнаменование? К черту объяснения астрономов и доводы рассудка! Не может такого быть, чтобы это затмение ничего не значило. Ну хорошо, никакой глубинной сути там, скорее всего, нет. Сути как таковой. Простое схождение орбит. Но мыслимо ли, чтобы разумное существо не придало этому событию вообще никакого значения – ни положительного, ни отрицательного, ни религиозного, ни сверхъестественного, ни какого-либо еще? То, что мы понимаем, как что-то работает, еще не означает, что мы понимаем это «что-то»…
Бонни и Донна вновь окликнули Келли, стоявшую перед своим домом в одиночестве, – сказали, что темные очки уже можно снять.
– Такое нельзя пропустить!
Но Келли не собиралась снимать очки, пусть по телевизору и говорили, что во время собственно «затмения» глазам ничего не вредит. По телевизору много чего говорят – например, что она не будет стареть, если накупит себе дорогих кремов и пилюль.
Охи и ахи раздавались по всей улице. Для соседей это был самый настоящий общественный праздник – они наслаждались моментом, радовались уникальности происходящего. Все, кроме Келли.
«Что со мной происходит?» – спросила она себя.
Отчасти причину следовало искать в том, что она увидела Эфа по телевизору. На пресс-конференции Эф был немногословен, но по его глазам и по тому, как он говорил, Келли поняла: дела плохи. Очень плохи. Что-то таилось за механическими заверениями губернатора и мэра, будто ситуация взята под контроль. Что-то стояло за внезапной и необъяснимой смертью двухсот шести пассажиров трансатлантического рейса.
Вирус? Атака террористов? Массовое самоубийство?
А теперь еще и это. Затмение.
Келли страстно захотелось, чтобы Мэтт и Зак оказались дома, рядом с ней. Немедленно, прямо сейчас. И еще ей захотелось, чтобы эта штука – солнечное покрытие, или как его там, – побыстрее закончилась и она, Келли, смогла поверить, что больше никогда в жизни не испытает подобных ощущений.
Келли посмотрела сквозь темные очки на убийственную Луну, мрачно торжествующую в небесах, и в ее душу закрался страх: увидит ли она Солнце хотя бы еще раз?
Бронкс, стадион «Янки»
Зак стоял на сиденье рядом с Мэттом, который взирал на затмение, вытаращив глаза и отвесив челюсть, – словно сидел за рулем и внезапно увидел поток машин, несущихся на него по его же полосе. Пятьдесят с лишним тысяч болельщиков «Янкиз» – на каждом фирменные темные очки в характерную для команды полоску, – задрав голову, смотрели, как Луна омрачает небо в этот идеальный для бейсбольного матча день. Смотрели все, кроме Зака Гудвезера. Затмение – это круто, понятное дело, но теперь, когда он его уже увидел, Зак сосредоточил все внимание на трибуне запасных. Он пытался разглядеть игроков «Янкиз». Джетер
[27]
, точно в таких же очках, как у Зака, стоял, опершись одним коленом на верхнюю ступеньку трибуны, словно ждал, когда его пригласят отбивать мяч. Все игроки – и подающие, и принимающие – покинули свои площадки и дружески, как ни в чем не бывало, толпились на травке правого поля, во все глаза следя за происходящим.
– Дамы и господа, – объявил по громкой связи диктор Боб Шеппард, – мальчики и девочки, теперь можно снять темные очки.
И все сняли. Все пятьдесят тысяч человек, как один. Раздался общий восхищенный вздох, затем такие же, но редкие хлопки, а потом разразилась бешеная овация, словно болельщики пытались выманить для фирменного салюта излишне скромного, как всегда, Мацуи