– Сарду… – прошептал Сетракян, не сумев удержать это имя внутри.
Маленькие жгучие глаза монстра распахнулись, и на какое-то мгновение в нем проступило что-то человеческое.
– Он не один в этом теле, – прошипела тварь. – Как ты посмел произнести вслух его имя?
Рука Сетракяна, крепко сжимающая кол, двинулась.
– Человек имеет право быть названным по имени перед встречей с Богом, – ответил Сетракян с юношеской решимостью.
Монстр забулькал от радости:
– Тогда, юное создание, можешь представиться…
В этот момент Сетракян и нанес удар, но серебряный наконечник чиркнул обо что-то, выдав себя за долю секунды до того, как устремился к сердцу монстра.
Этого мгновения хватило. Чудовище перехватило руку Сетракяна, и наконечник остановился в каком-то сантиметре от его груди.
Пытаясь высвободиться, Сетракян ударил другой рукой, но монстр схватил и ее. Чудовище с молниеносной быстротой полоснуло по шее Авраама кончиком жала – полоснуло легко, оставив не разрез, а всего лишь царапину, но этого хватило, чтобы впрыснуть в тело Сетракяна парализующее вещество.
Крепко держа молодого человека за обе руки, тварь подняла его в воздух.
– Нет, ты не встретишься с Богом, – сказал монстр. – Потому что я лично знаком с Ним и знаю, что Он удалился от дел…
Сетракян был на грани сознания – так сильно монстр сжимал его руки. Те самые руки, благодаря которым Авраам до сих пор оставался жив. Боль сверлила мозг, рот Сетракяна открылся, легкие пытались набрать воздух, но он не мог даже закричать.
Монстр заглянул в глаза Сетракяна так глубоко, что увидел его душу.
– Авраам Сетракян, – проворковал он. – Имя слишком мягкое, слишком нежное для юноши, столь сильного духом.
Монстр почти уткнулся своей рожей в лицо Авраама:
– Но зачем же убивать меня, мальчик? Чем я заслужил твой гнев, если в мое отсутствие ты видишь смерть гораздо чаще? Чудовище здесь не я. Чудовище – Бог. Твой Бог и мой, тот самый сбежавший Отец, который покинул нас так давно… По твоим глазам я вижу, чего ты боишься больше всего, юный Авраам, и речь не обо мне… Ты боишься пылающей ямы. И ты сам увидишь, что случится, когда я скормлю тебя ей, а Бог ничего не сделает, чтобы остановить меня.
На этих словах раздался резкий отвратительный треск – сжав кулаки, монстр раздробил все кости в кистях Авраама.
Юноша рухнул на пол. От дикой боли он свернулся калачиком, прижимая к груди сломанные пальцы. Но упал он в пятно солнечного света.
Пришла заря.
Монстр зашипел, пытаясь снова приблизиться к нему.
Но тут зашевелились, просыпаясь, другие заключенные, и юный Авраам потерял сознание, а монстр исчез.
Авраама нашли перед самой утренней поверкой – он был сильно искалечен и истекал кровью. Его отправили в лазарет, откуда раненые и заболевшие заключенные никогда не возвращались. Плотник со сломанными руками не представлял никакой ценности для лагеря, и главный надсмотрщик немедленно одобрил его ликвидацию. Сетракяна подвели к пылающей яме вместе с другими заключенными, признанными на утренней поверке не годными к работе. Из нее поднимался жирный черный дым, закрывающий солнце над головой. Раскаленная и безжалостная, яма ждала новой партии человеческих дров. Юношу раздели, подтащили к самому краю, поставили на колени. Прижимая к груди сломанные руки, он с ужасом смотрел в яму.
В пылающую яму.
Голодные языки пламени тянулись к нему, поднимающийся черный дым гипнотизировал его танцем. Этому танцу вторил расстрельный ритм: выстрел, передергивание затвора, мягкий шлепок гильзы о землю… выстрел, клацанье затвора, шлепок… Авраам впал в предсмертный транс. Глядя вниз, на огонь, пожирающий плоть и кости, он со всей отчетливостью понял, что такое человек на этой земле: всего лишь вещество, материя, не более. Вещь одноразового использования, легко разделяемая на части, легко воспламеняющаяся… без труда превращающаяся в углерод.
Монстр хорошо разбирался в ужасе, однако этот ужас – сотворенный человеком – превосходил любую беду, любую жуткую участь, какая только могла существовать. Здесь не просто не было жалости, здесь хладнокровно, без всякого сострадания уничтожали людей. Их смерть не имела отношения к большой войне и служила только злу. Просто одни люди решили так поступить с другими людьми, вот и придумали резоны, места и мифы, с тем чтобы удовлетворить свое желание наиболее рациональным и методическим образом.
Нацистский офицер механически стрелял человеку в затылок, пинком сталкивал в пылающую яму и переходил к следующему, с каждым шагом приближаясь к Сетракяну. И тут воля Авраама дала слабину. Он ощутил тошноту – не от запахов, не от того, что видел, а от внезапного осознания, что в сердце его больше нет Бога. Там осталась только эта пылающая яма.