– Не следовало ему и пытаться.
– Он знал, что не следовало. Потому и попытался. Золотая цепочка стала бы военным трофеем. Он хотел показать улице, на что способен. Все предупреждали его: «Не связывайся с этим ломбардщиком».
– В первую же неделю после покупки ломбарда кто-то разбил мне витрину. Я поменял стекла и стал ждать. Поймал тех, кто пришел, чтобы разбить ее вновь. Я дал им некую пищу для размышлений, и они захотели рассказать об этом своим друзьям. Это случилось тридцать лет назад. С тех пор мне никто не бил витрину.
Гус посмотрел на скрюченные пальцы старика, выглядывающие из шерстяных перчаток.
– Что случилось? Попался на воровстве?
– Не на воровстве, нет. – Старик потер руки. – Давняя травма. Переломы. А залечить их как следует не было возможности.
Гус показал ему татуировку на руке, сжав кулак так, что кожа между большим и указательным пальцем вздулась. Там были три черных кружка.
– Смотри, как на вывеске твоего магазина.
– Три шара – древний символ ломбарда. Но у твоей татуировки другое значение.
– Бандитский символ, – сказал Гус, откидываясь спиной к стене. – Означает – вор.
– Но ты никогда не воровал у меня.
– Во всяком случае, ты меня не ловил, – улыбнулся Гус.
Сетракян посмотрел на брюки Гуса, оглядел дыры, прожженные на черной материи.
– Я слышал, ты убил человека.
Улыбка Гуса исчезла.
– Он тебя не ранил? У тебя на лице ссадина. От копов досталось?
Теперь Гус смотрел на него как на полицейского стукача:
– Тебе-то что до этого?
– Ты видел, что у него во рту?
Глаза Гуса широко открылись. Старик наклонился вперед, словно для молитвы.
– Что ты об этом знаешь? – прошептал Гус.
– Знаю, – сказал старик, не поднимая головы. – Это чума, которая обрушилась на город. А скоро в беде будет весь мир.
– Никакая это не чума. Просто какой-то псих с… с гребаным языком, торчащим из его… – Гус понял, как нелепо звучат его слова. – Так что это было, мать твою?
– Ты дрался с мертвецом, пораженным заразной болезнью.
Гус вспомнил глаза толстяка, пустые и голодные:
– Он что, типа pinche[50] зомби, что ли?
– Лучше подумай о нем как о человеке в черном плаще. С клыками. С забавным акцентом. – Он повернул голову к Гусу, чтобы тот лучше его слышал. – А теперь убери плащ и клыки. Убери забавный акцент. Вообще убери все забавное, с ним связанное.
Гус жадно ловил каждое слово. Ему очень надо было все узнать. Эта мрачная интонация в голосе старика, этот тщательно скрываемый страх – они были просто заразительны.
– Послушай, что я тебе скажу, – продолжал старик. – Этот твой друг… Он заражен. Можно сказать, укушен.
Гус посмотрел на недвижного Феликса:
– Нет. Да нет же! Он просто… Это копы. Они сильно ему врезали.
– Он меняется. Он во власти того, чего ты даже представить себе не можешь. Эта болезнь превращает людей в нелюдей. Он тебе больше не друг. Он – обращенный…
Гус вспомнил толстяка, надвинувшегося на Феликса, его объятия, его рот у шеи Феликса. И выражение лица Феликса – взгляд ужаса и… благоговения.
– Чувствуешь, какой он горячий? В его теле сейчас происходят катастрофические изменения. Они требуют огромных затрат энергии. В нем развивается система паразитных органов, которая будет лучше соответствовать его новому бытию. Он преображается в организм, питающийся совсем по-другому. Это занимает от двенадцати до тридцати шести часов с момента заражения. Скоро, вернее всего этой ночью, он встанет. Почувствует жажду. И не остановится ни перед чем, чтобы ее утолить.
Гус как завороженный смотрел на старика.
– Ты любишь своего друга? – спросил Сетракян.
– Что? – вскинулся Гус.
– Под любовью я понимаю честь, уважение. Если ты любишь своего друга… ты уничтожишь его до того, как он полностью переродится.
Глаза Гуса потемнели.
– Уничтожу его?
– Ты должен убить его. Иначе он обратит тебя.
Гус медленно покачал головой:
– Но… если ты говоришь, что он уже мертв… как я могу его убить?
– Есть способы, – ответил Сетракян. – Как ты убил того, кто напал на тебя?
– Ножом. Хрень, которая лезла из его рта… Я отрезал это дерьмо.
– Полоснул по шее?
– И это тоже, – кивнул Гус. – Потом его раздавил пикап, он-то и довершил дело.
– Отделить голову от туловища – вернейший способ. Срабатывает и солнечный свет… прямой солнечный свет. Имеются и другие, более древние методы.
Гус посмотрел на Феликса. Тот лежал не шевелясь. Едва дышал.
– Почему никто не знает об этом? – Гус повернулся к Сетракяну, размышляя, кто из них двоих сошел с ума. – Кто ты такой, старик, на самом-то деле?