Эф вспомнил, как король-вампир торжественным жестом сбросил плащ, вспомнил, как его лилейно-белая плоть обуглилась в свете ясного дня, как он с дьявольским вызовом возопил на солнце, а затем пробежал по парапету крыши, спрыгнул на леса и исчез.
– Старик думал, что солнечный свет убьет Владыку.
Фет пожевал кончик сигары.
– Во всяком случае, солнце обожгло эту тварь. Кто знает, как долго она способна выносить облучение. А ты еще и поранил ее. Серебром.
Хотя успех был не окончательный, а всего лишь половинчатый, Эфу повезло: одним ударом он глубоко рассек мечом спину Владыки, а когда рана попала под прямой солнечный свет, ее кромки сошлись и мгновенно сплавились, образовав черный рубец.
– Если эту тварь можно ранить, – размышлял Фет, – то, полагаю, уничтожить ее тоже можно.
– Разве раненое животное не становится еще опаснее? – спросил Эф.
– Животными, как и людьми, движут боль и страх. Но возьмем этого монстра. Боль и страх – его привычная среда обитания. Никакие дополнительные мотивы ему не нужны.
– Один все-таки у нее есть. Стереть нас с лица земли.
– Я долго думал об этом. Зачем Владыке стирать с лица земли все человечество? Мы же его пища. Мы его завтраки, обеды и ужины. Как только он превратит всех в вампиров, его пищевой запас – тю-тю. Если убьешь всех цыплят, и яиц не будет.
Доводы Фета, его логика произвели на Эфа впечатление.
– Ему нужно поддерживать баланс. Превратив в вампиров слишком много людей, он создаст чрезмерный спрос на обеды из человечинки.
– Чертова экономика на крови!
– Если, конечно, он не уготовил нам другую участь. Я только и надеюсь, что у старика есть ответы. Если же нет…
– Тогда их нет ни у кого.
Они вышли к тусклой развилке тоннелей. Эф поднял повыше лампу черного света – ее лучи тут же выявили хаотичные пятна вампирских отходов, мочи и экскрементов. Этот биологический материал люминесцировал под воздействием низкочастотного ультрафиолета. Кричащие цвета, так хорошо запомнившиеся Эфу, исчезли. Пятна потускнели: последнее время вампиры сюда не наведывались. Возможно, причиной тому была их несомненная телепатия: кровососов отпугнула смерть сотен их со-тварей, убитых Эфом, Фетом и Сетракяном.
Фет поковырял стальным прутком в куче мобильников, походившей на курган. Бессмысленный памятник тщете человеческой: словно бы вампиры высосали из людей жизнь, и все, что осталось от смертных, – это их устройства связи.
– Я тут размышлял кое над чем, – тихо сказал Фет. – Кое о каких словах старика. Он говорил о мифах разных культур и эпох, которые обнаруживают схожесть базовых людских страхов. Об универсальных символах.
– Об архетипах.
– Именно это слово он и произнес. Старик рассуждал об ужасах, свойственных всем племенам во всех странах. О страхах, которые глубоко коренятся в людях по всему белу свету. О страхах перед болезнями, чумой, войной, алчностью. По мнению старика, тут штука вот в чем. А что, если все это – не просто предрассудки? Что, если они прямо соотносятся друг с другом? Не отдельные страхи, связанные между собой через коллективное бессознательное, а что-то, что имеет реальные корни в нашем прошлом? Другими словами, что, если это не общие мифы, а общие истины?
Эф подумал, что здесь, в подбрюшье осажденного города, ему будет непросто переварить эту теорию.
– Хочешь сказать, по его словам, мы будто бы всегда знали…
– Да. И всегда боялись. Страшная, грозная реальность – реальность клана вампиров, которые живут за счет человеческой крови и поражены болезнью, овладевающей человеческими телами, – существовала издревле, и люди об этом знали. Но когда вампиры ушли в подполье или, как бы это сказать, отступили в тень, правду заболтали и она превратилась в миф. Факт стал вымыслом. Но колодец страха уходит так глубоко, пронзая слои всех народов и всех культур, что просто взять и исчезнуть он не мог никак.
Эф кивнул – вроде бы заинтересованно, но в то же время рассеянно. Фет мог, отступив на шаг, окинуть взглядом всю картину и поразмышлять о ней, в то время как Гудвезер был не в состоянии этого сделать – его ситуация, в корне отличная от Фетовой, не давала такой возможности. Вампиры отобрали у него жену. Бывшую жену. Отобрали и обратили ее. И теперь она с дьявольским упорством пыталась обратить свою кровинушку, своего Самого Близкого и Дорогого – их сына. Эта чума, распространяемая демонами, добралась и до Эфа – не в физическом смысле: она поразила его на глубинном, личном уровне. И теперь Эфу было трудно сосредоточиваться на чем-то еще, не говоря уже о том, чтобы теоретизировать, пытаясь оценить масштаб событий, – хотя именно к этому его и готовили как эпидемиолога. Когда что-то столь вероломно вторгается в твою личную жизнь, все высшие соображения летят к чертям.