– Привет. Ты что же, так и не спала? – голос Бориса поменялся. Я и не знала, что он умеет говорить ласковым, заботливым, каким-то бархатным голосом.
– Не-а, – гордо подняла нос я. – А ты дрых! Как сурок!
– Дурочка, – улыбнулся он. – Ты же теперь будешь валиться с ног. Ты мне нужна полной сил.
– Только полной? – поддела его я. – А вдруг я заболею? Или буду усталой?
– Нет. Любой. Даже в бессознательном состоянии, – сдался он. – А может, это даже и лучше.
– Ах, негодяй! – швырнула в него подушкой я. Господи, как бывает прекрасно нести всякий вздор, трепаться о мелочах, дразниться. Может быть, к нам даже можно применить термин «ворковать». Невероятно.
– Хочешь, я тебя накормлю? Тебе надо подкрепиться, – Борис со смешным, пародийным выражением лица заботливо и беспокойно оглядывал меня со всех сторон.
– Как когда-то? Ты будешь готовить в переднике? – прищурилась я. – Мечтаю.
– Нет, в переднике – это не сегодня. Ну-ка одевайся, повезу тебя завтракать, – деловито потер ладони он. Я рассмеялась и принялась с полным моим удовольствием подчиняться Борису. Я смотрела, как он деловито застилает кровать, выдает мне запечатанную зубную щетку, чистое полотенце, щелкает пультом в поисках новостей. Странно, я полюбила человека, у которого всегда есть запасная зубная щетка для гостей, а полотенца сложены в шкафу аккуратной стопкой. Полная моя противоположность. Интересно, что бы Борис сказал, если бы увидел мою оранжевую комнату. Эту цитадель творческой мысли.
– Ну что, идем? – встрепенулась я, решив, что пока будет лучше не травмировать слабое сознание Бориса подобным испытанием. Пусть верит, что ковбойское облачение – мой творческий максимум. Серьезные новости нельзя вываливать все сразу.
– Ты когда-нибудь завтракала во французской булочной? – радостно поинтересовался он.
– Нет, никогда. Прямо недопустимый пробел! – кивнула я и мы поехали на Маяковку, где нас приняла в свои объятия буржуазная кулинарная крепость с ее непередаваемыми запахами, выложенными в витринах булочками с корицей, плющевыми пончиками, длиннющими ароматными французскими багетами и легким флером французского шансона из динамиков. Маленький кусочек Франции, переехавший на московское садовое кольцо.
– Как вкусно! – верещала я, стараясь быть мужественной и не слопать весь прилавок.
– А если выпить вина, дело пойдет веселей, – подтрунивал Борис. Сам он, как казалось, питался дистанционно, то есть пожирал меня глазами.
– Пей сам, а мне уже грозит алкогольная зависимость, – виновато пояснила я свою приверженность к безалкогольному чаю. Хотя именно здесь, во французском кафе было как-то незазорно пить с утра. Словно здесь царил какой-то другой менталитет, при котором бокал вина в десять утра никого не приведет к длительному запою и безобразному падению нравов.
– Знаешь, когда ты трезвая, ты мне тоже нравишься, – серьезно заверил меня Борис. – Хотя и неизвестно, что ты можешь выкинуть.
– Выкинуть? – карикатурно изумилась я. – Я сама благопристойность.
– Что? – с сомнением переспросил Борис. Я засмеялась. Мы не спеша доели все ароматные булочки, перекидываясь ничего не значащими фразами и очень значительными взглядами. Да уж, слова нам ничего не могли сказать. Зато организм трепетал и вещал в эфир по полной программе. Хотелось петь и бежать навстречу теплому ветру.
– Прекрасные погоды стоят. Не желаешь прогуляться? – предложила я.
– С удовольствием, – согласился он и попросил счет. Мы вышли из кафе. Трудовая Москва громко обтекала нас со всех сторон. Садовое кольцо стояло в пробке, бибикало и материлось. Деловой люд в серых или черных костюмах неслись по бокам и что-то кричали в мобильные трубки. Их деловые тела были рядом с нами, а мысли неслись по сотовым каналам, наталкиваясь друг на друга, пересекаясь на перекрестках. Мы с Борисом шли по тротуару, держась за руки. Мы были самыми медленными из всех идущих. Я вдруг вспомнила, что прогуляла работу. И Борис тоже. От этого стало еще радостнее на душе. Борис из-за меня прогуливает свою жутко важную работу.
– О чем ты думаешь? – спросила я. Мне бы хотелось разделить с ним все. Даже мысли.
– О том, что можно будет выбраться в отпуск и слетать на лыжный курорт. Ты была когда-нибудь в Хорватии?
– Я?
– Впрочем, я и сам вижу, что ты нигде не была. У тебя есть загранпаспорт?
– Есть, – с готовностью кивнула я. Он действительно у меня был, потому что буквально на днях я сдавала его для оформления коллективной визы куда-то, где должна была сниматься наша дикая передача. Но об этом я скромно умолчала. Во-первых, потому что я, может, еще никуда и не поеду. Вдруг у меня случатся семейные обстоятельства? Откровенно говоря, меня совсем не плющит оказаться хрен знает где в поисках приключений на свою телевизионную попу. А уж в то, что Борис с пониманием отнесется к моей новой функции ведущей, болтающейся по свету, я не верила совершенно. Но он ведь не спрашивал меня о планах по работе? Он просто уточнил, есть ли у меня паспорт, верно? И я честно ответила, что да, есть.
– Отлично. Хочешь, я научу тебя кататься на горных лыжах?
– Хочу! Я уверена, что ты можешь многому меня научить. Не только горным лыжам, – с двусмысленной улыбочкой сказала я. Борис строго на меня посмотрел и покраснел. Я улыбнулась. Жизнь была так прекрасна, что мне хотелось целоваться напропалую и ходить нараспашку, не боясь простудиться. Потому что таких влюбленных, как я простуда не берет.
– А о чем думаешь ты? – уточнил Борис.
– Я исключительно о тебе. О том, что было так глупо что-то проверять. Я говорила Свете, но она твердила свое.
– А что она твердила? – заинтересовался Борис. – Что я стопроцентный женатый маньяк Чикотилло?
– Ну, нет. Примерно то, что все мужики сволочи, а почему тогда ты должен быть исключением? И про то, что доверяй, но проверяй, – с опаской пояснила я. Мне было боязно, что Борис снова вздумает на что-нибудь обидеться и потом снова придется долго и болезненно мириться. Но он был паинькой.
– Доверие надо заслужить, я все понимаю, но только не в любви. Здесь без доверия сразу все ломается. Ты-то хоть сама это поняла?
– Я поняла. А ты? Ты мне доверяешь? – спросила я.
– Конечно, – быстрее, чем было необходимо, воскликнул он.
– Уверен?
– А что, тебе есть что скрывать?
– Возможно, – протянула я. – А возможно и нет. Вдруг есть вещи, о которых я тебе не рассказывала. Ты сможешь понять и простить, если, к примеру, окажется, что в моей жизни есть еще что-то важное, о чем ты не знаешь.
– Наверное, – без энтузиазма отреагировал он. И задумался. Видимо, пытался предугадать, что я могу от него прятать. Какого кота в мешке? Ребенок? Любовник? Уголовная судимость? Интересно, какие варианты он просчитывал в своем высокотехнологическом уме.
– Рада слышать, – кивнула я. – Потому что на самом деле я ничего ТАКОГО не скрываю. Но ведь могла бы?
– Ты что, прикалываешься, что ли? – выдохнул он. Я рассмеялась.
– Страшно? Вдруг у меня темное прошлое!
– Твое прошлое все у тебя на лбу написано, – радостно обнял меня он. Я немедленно ответила ему взаимностью, радуясь, что времена лжи и подозрений между нами канули в небытие. Мы догуляли по садовому кольцу до станции Баррикадная и пошли вниз по мощеной камнем мостовой. В сторону зоопарка, приманивающего к себе детей экзотическими каменными башнями и замками, яркими шариками и звуками природы, изливающимися на прохожих из скрипучих динамиков. Я несколько утомилась наслаждаться московскими красотами, да к тому же начала сказываться бессонная ночь. Я клевала носом, хотя день был в самом разгаре.
– Может, хочешь поспать? – предложил Борис, почувствовав мою усталость. Наверное, мы действительно становились чем-то единым, целым, раз он, не глядя, смог определить, что со мной. А ведь я улыбалась и делала оживленное лицо со всем старанием ученицы Станиславского. «Не верю» – решил Борис и повез меня обратно, отдыхать в своей аккуратной, рациональной квартире. Но как, скажите, можно отдыхать рядом с любимым мужчиной в совершенно отдельной квартире? Естественно, что я так и не смогла уснуть. А что естественно, то не безобразно.
– Ну-ка, спи! – шутливо строил сердитые рожи Борис. – Что за безобразие. Совсем вымотала человека.
– Я? В чем я виновата? – смеялась я.
– В том, что ты такая чудесная. Надо было быть похуже, – отвечал он. И мы продолжали, пока не стало ясно, что при моем живом характере и лихорадочно-влюбленном состоянии я легко не засну и еще одну ночь. Так и буду шастать по дому, пить чай, смотреть на Бориса и мечтать о будущем.