– И он ушел? – уничтожено спросила я. Вполне ясно, что ушел, но ведь бывают же на земле чудеса. Вот сейчас мне точно не помешала бы помощь Деда Мороза.
– Ну не сразу, – радостно сообщил Алексей, словно скорость ухода в небытие играет важную роль. Если Борис все равно ушел, то какая разница, сразу он это сделал или постепенно.
– Не сразу? Постепенно? – горько улыбнулась я. – Слушай, а как номер квартиры-то узнал?
– Ты не могла оставить номер квартиры на домофоне? – осторожненько спросил Алексей. Я обмерла. Ну конечно! В этом дурацком доме стоит допотопный домофон с кружками. Ты их крутишь и звонишь, но чтобы не осталось квартирного номера в глубине этих кружков, их (кружочки) надо скручивать обратно! Иначе номер остается на обозрение общественности. Это, собственно, не так уж и страшно, но тогда все соседские дети, шныряющие туда-сюда по подъездам, звонят именно вам, чтобы писклявыми голосками просить: «Тетенька, откройте, я мячик забыл». Обычно я это делала. В смысле, убирала с домофона номер. А в таком бессознательно-сонном состоянии разве я стала бы крутить домофон? Нет, так прямо и поперлась.
– Что он, сказал что-нибудь?
– Он сказал, что тебе ничего не надо передавать. Что он рад за тебя, что у тебя все так хорошо, – заверил меня от имени Бориса Алексей. Дожили. И мне, и ему было понятно, что ничего хорошего эти слова не могут значить. И что, вероятно, Борис в действительности ни хрена не рад. Господи, как же я все это буду ему объяснять?
– А ты? – разоралась я. – Зачем ты поперся открывать?
– Так звонили же! – оторопел тот.
– А почему не сказал, что таких здесь нет? – взбесилась я.
– Если он видел, как ты сюда входила, то все равно знал, что ты здесь. А вдруг он бы меня побил и ворвался бы в квартиру, – резонно возразил Алекс.
– Ну конечно, ты думаешь только о себе. А мне теперь остается только рыдать над своей поруганной судьбой, – констатировала факт я. – А ты ему не мог сказать, что это не то, о чем он думает? Что у тебя есть жена? И ребенок?
– Во-первых, никогда нельзя говорить, что что-то там – не то, что кто-то думает. Он тут же начнет это думать. Даже если не думал. А во-вторых, я все это ему сказал, – заверил меня Алексей.
– И что?
– А то. Он ответил, что для тебя женатые мужики – совсем не редкость! – все. Он добил меня наповал. Я поняла, что и Борис был точно мой, и что объяснить, скорее всего, ничего будет нельзя.
Глава 5.
С ног на голову
Я прождала два дня. Эти два дня растянулись для меня в две вечности, потому что я от природы человек малого терпения и усидчивости. В школе для меня, например, самым сложным было высидеть сорок пять минут и ничего не устроить. Вообще-то я все время норовила что-нибудь устроить. На уроках химии я традиционно пыталась усугубить суть опытов и практических заданий. Если, к примеру, надо было просто посмотреть в микроскоп на какой-то препарат, размазанный на стекляшке задолго до нас, то мне это казалось скучным. Я считала так. Смотреть в микроскоп надо только на что-нибудь живое, которое бегает и шуршит. Я по-тихому ловила таракана, и весь класс с интересом рассматривал усатую морду крупным планом. Но гордиться доказательством, что и химическое стекло может треснуть от излишнего накаливания, что вопрос только в температуре и времени воздействия – на мой взгляд, это мелко и недостойно уважающего себя школьного разбойника. Ну кто из нас не творил глупости на уроках химии. На мой взгляд, там это сам Бог велел. А вот мне удавалось добиться вызовов родителей после урока пения или черчения. Многие могут похвастать срывом урока черчения? У меня, кстати, отличные способности в черчении. Однажды мне удалось начертить в трех проекциях голую женщину. Я понимаю, что пристрастие к рисованию обнаженки более типично для мальчишек в пубертатный период, но я на самом деле делала это просто на спор. Мой одноклассник Димка сказал:
– Подумаешь, начертить прямоугольный стул. Тоже мне искусство. Такое любой сможет, стоит только посидеть подольше.
– А что? Что тогда? – в азарте спросила я.
– Вот женскую грудь никогда нельзя начертить! – безапелляционно заявил он.
– Можно, – моментально приняла вызов я. Но не стала ограничиваться одной только грудью, потому что ее при определенных обстоятельствах могли принять за пару груш или лампочек. У меня тогда были сложные представления о женской груди, основанные в основном на анфасе, профиле и полуразвороте нашего завуча Ирины Константиновны, которая постоянно носила роскошные декольте, обтягивающие грушеобразную грудь. Возможно, она так ловила последний шанс, стараясь не прятать достоинств в долгий ящик. Кстати, она в итоге, кажется, все-таки вышла замуж за инспектора из ГОРОНО. Но нам казалось, что она подбирает наряды на роль клоуна в Цирке на Цветном Бульваре. Мы неоднократно обсуждали ее выдающиеся декольте, а на некоторые модели даже принимали ставки. Например, трикотажный топ на бретельках с вышитыми солеными огурцами, из которых торчали все прелести Ирины Константиновны, долго занимал вершины всех наших школьных хит-парадов. Короче, я стала чертить вертикальную и горизонтальную проекцию, а также вид сверху, с которым особенно намучилась, беря за основу не только грудь, но и звездные топы Ирины Константиновны. Иными словами, я чертила ее до пояса.
– Вау! Как живая! – ахнули одноклассники и единодушно присудили Димке все положенные щелбаны.
– Дашь показать? – робко попросил у меня пострадавший товарищ, потирая лоб. Я не возражала, потому что я щедрая и безотказная. А еще потому что я глупая. Мне казалось, что раз женская фигура в таких проекциях выглядит смешно и практически нереально, потому что она то забавно сплющивается, то наоборот видится лишь частями и вытягивается, то никто не сможет прочитать тайный мой замысел. Однако даже страшно путанные шифровки Леонардо Да Винчи были расшифрованы Деном Брауном в вольном пересказе. Вот и мои чертежные подвиги были вычислены по отдельным деталям декольте.
– Так издеваться над преподавателем! – визжала на весь коридор завуч, а остальные члены учительской общины прятали улыбки в кулаки и краснели от необходимости сохранять скорбные лица в такой щекотливой ситуации.
– Я не хотела. Это просто овал! – неправдоподобно врала я. – Много овалов. Это случайный эффект сходства.
– Негодяйка! Родителей в школу! Немедленно!
– Сейчас? Но они на работе! – отнекивалась я. Ирина Константиновна багровела и норовила слечь с сердечным приступом. Думаю, от этого ее удержала только опасность скоропостижно окончить дни старой девой.
– Пожалуйста, простите. Простите, пожалуйста, – нудела я, но завуч была непреклонна.
– Немедленно дай дневник! – взвизгнула она и, не медля ни секунды, подписала мне приговор. Возможно, что я и смогла бы уладить дело миром. Можно было бы надеяться, если бы не отчетливо проступающие из чертежных реалий фигурки соленых огурцов. Это убило меня без права переписки, потому что свалить на случайность топ с огурцами, согласитесь, было не реально. А ведь я, правда, не хотела никого обидеть. Я просто пыталась поднять свой личный рейтинг, что в этом плохого?
– В школу? Нас? – шепотом разволновалась мама. Она попыталась укрыть этот позорный факт от отца, потому что папино видение мира было бы окончательно нарушено моим грехопадением. Он считал, что если он всю жизнь ходил строем и слушался приказов, то почему бы точно так же не поступать его любимым детям. В общем, мама в одиночку подверглась пытке под названием «Сейчас я расскажу вам всю правду о вашей дочери». В процессе экзекуции я была обвинена в безмозглости, равнодушии, черствости и непозволительном запанибратстве. Но это, кстати, было бы еще куда ни шло. Она обвинила меня в склонности к лесбиянству! Неужели она могла вообразить, что я алкала ее тела! Как же далеко зашло ее стремление к личной жизни, если ей в голову пришли такие варианты!
– Почему, детка, ты нарисовала такую пошлятину? – робко поинтересовалась мама, выходя из здания школы и украдкой смахивая слезу. – Тебе не нравятся мальчики?
– Просто грудь очень трудно чертить. Мы поспорили, – тарабанила я, но, думаю, звучало это не очень убедительно.
– Почему бы тебе не почертить что-то более нейтральное? – предложила мама. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я пообещала ей, что больше никогда не стану чертить без ее ведома и согласия. Свято блюду это обещание по сей день. Тем более что мне и в голову не приходит что-то там начертить. Вот наворотить кучу глупостей со сценарием передачи «Дикие поиски диких денег» – это пожалуйста. Именно этим я и занималась, чтобы не сойти с ума от ожидания, пока еще теплилась надежда на то, что Борис смилостивится и перезвонит, Борис смилостивится и приедет, Борис не смилостивится, но перезвонит, чтобы сказать мне все, что он обо мне думает. Или просто придет, чтобы отвесить мне тумаков. Или так. Он в приступе бешеной ревности выхватит пистолет из рук бегущего защищать меня охранника, подлетит ко мне с лицом Отелло, только белым и будет тыкать в меня дулом, крича: