– Ах, ты так?! – обиделся он. – Это бесчеловечно.
– Такова жизнь! – ответила я. Через два дня Петечка с некоторым набором подручных средств (среди которых, по его заверению, был и шпатель), заявился к нам.
– Петечка, как хорошо, что ты приехал. Сам понимаешь, неизвестно, что это Наташенька за ремонт затеяла. Ты уж не дай ей покрасить комнату в черный цвет, – умоляюще посмотрела на него мама, встречая в прихожей, чтобы не дать мне первой повлиять на Петечкину слабую психику.
– Не очень-то и хотелось, – фыркнула я, потому что меня обидели, резанув по самому наболевшему. Самым обидным в этом было то, что я действительно хотела декорировать стену баклажанного цвета пятном, которое символизировало бы всю темноту мужской души. И вот, так быстро и так жестоко наступили на горло моей песне.
– Сначала будем проводить подготовительный период, – успокоил мою маму Петька.
– Какой – такой период, – спросила я, так как мне уже совсем было пора начать разрушать и крушить свой старый мир. Разводить сантименты я не собиралась.
– Обычный. Сначала вынесем мебель, потому накроем пол, чтобы не испортить паркет, – вычитал какой-то кусок из книги «Ремонт своими руками» Петька. Я загрустила. Действовать по инструкции, тщательно исполняя рекомендации мастеров – что может быть скучнее.
– И даже не думай! Не позволю! – зачем-то запаниковала мама. Я пожала плечами, заверила ее в моей адекватности, и мы преступили. Мама была права. Проблемы начались еще на подготовительном периоде. Несчастный диван, например, не желал вылезать через дверь в не разобранном состоянии. Усилием воли и с применением грубой силы я продавила-таки полдивана в дверной проем, потому, что разбирать диван мне было еще более лень, чем пихать его, покрываясь потом. Вторая половина оказалась толще, чем первая.
– Почему ты не предупредил меня? – шипела я на Петьку, пытаясь втиснуть диван, как ребеночка в родовые пути. Петька бесполезно метался вокруг и причитал.
– Это же твой диван! Я-то тут причем? Как бы мне выйти?
– Выйдешь только вместе с диваном! – злорадно отрезала я, поскольку я была с внешней стороны дивана (и, соответственно, имела свободный доступ в туалет), а он сидел в разоренной комнате и мучился. В результате почти двухчасовых мучений мы потеряли и диван (подрали всю обивку), и дверной косяк (иначе даже подранный диван не вылезал, и Петьку (который сказал, что все ЭТО совсем не напоминает ему любовь или секс). Я осталась одна в комнате без дивана, без штор и с обоям, оборванными около бра.
– Твою бы энергию, да в мирных целях! – ахнул брат, когда увидел разруху, унесшую столько дорогих нашей семье вещей. – Что будешь делать?
– Все! – ответила я и поняла, что время страдать прошло. Пора менять старую жизнь на новую. Да и просто пора что-то менять. Примерно через три недели я, заляпанная шпаклевкой, вымазанная белой водоэмульсионной краской и с исколотыми занозами от столярных работ пальцами лицезрела свой новый дизайн. От Андрея не осталось и следа. Причем, что немало удивило меня, не осталось даже в голове. Ярко-оранжевые стены вдыхали в меня бодрость, а над головой, под потолком тепло грело желтенькое солнышко. Я нарисовала в углу над кроватью (вернее, матрасом, которым родители велели мне и ограничиться), потому что мне было лень рихтовать естественные неровности стены. Получилось м-м-м интересно, как минимум. Солнце, в силу этой выпуклости, смотрелось как живое. Только нарисованное косыми детскими руками. Стены тоже не представляли из себя идеально ровной поверхности, освоить искусства разляпывания шпателем шпаклевки я так и не смогла.
– И что это за Альпы? – с удивлением осмотрел мою многотрудную работу мерзавец Ларик, с которым мне приходилось на время ремонта ночевать на его территории.
– В каком смысле? – спросила я у него тогда.
– В смысле гористости твоих стен. Ты что, не прочитала в книжке этого придурка, что материалы, прежде чем они засохнут, надо выровнять? Почему ты забывала размазывать алебастр по стене? – смеялся он.
– Ты просто примитивный дурак! – отворачивалась я. – Не понимаешь всей красоты замысла. Я специально так сделала (неправда, я врала).
– Ну-ну, – хмыкнул родной брат, и через некоторое время с удивлением осматривал мой оранжевый колор. Действительно, замысел удался. Помимо солнышка пришлось нарисовать где домик, где травку, а где и неопределенные абстракции. Благо, краска прекрасно ложилась на обои.
– Ты вправду будешь тут жить? – с тоской посмотрела на меня мама.
– А почему нет? Тут так позитивно, что у меня сразу поднимается настроение! – бодренько заявила я. Но про себя подумала, что, честно говоря, кроме солнышка, я безо всего пережила. А еще лучше, наняла бы кого-то, кто профессионально отшкрябал от стен все то, что я на них налепила и аккуратно заклеил какими-нибудь веселенькими обоями с горным пейзажем. Но марка есть марка, придется ее держать. Когда это Наталья Тапкина делала что-то не так? Вопрос только, как долго я буду зарабатывать на мастеров по ремонту? Потому что долго я в этом солярии на дому не выдержу.
Так я пришла к выводу, что мне крайне необходима работа. Дело за малым, оставалось найти того, кто мне ее даст. Вернее, сначала надо было понять, какая работа подойдет молодой особе с простецким дипломом. Которая вполне готова получать большую зарплату. Если бы я разбиралась в компьютерах и прочей железной шелухе, я бы напросилась к Ларику в помощники. Я даже пересилила бы в себе отвращение к порносайтам и с удовольствием спала бы около голубого экрана с обнаженными красотками. Но моих посредственных знаний продвинутого пользователя (продвинутого вниз) хватало только на то, чтобы включить компьютер, найти ярлычок с телефончиком, тыкнуть в него, а потом напряженно гадать, почему же это у меня не коннектится.
– Ты не подключила локальную сеть, дурында! – скажет, например, Ларик, придя под вечер и заставая меня в истерической войне с компьютером.
– На черта мне эта локальная сеть, если мне только надо отправить е-мейл? – озверею я. А Ларик посмотрит на меня жалостливо, словно бы я – жертва землетрясения, случайно выжившая, но оставшаяся без мозга. Потом ткнет куда-то в глубинах таинственного окошко под названием «панель управления» и я в секунду влечу во всемирную сеть.
– Как ты это сделал? – с пеной во рту пристану я.
– Говорю же, включил локальную сеть.
– А раньше почему это было не надо? – упорствую в расследовании я.
– Раньше она уже работала. Отстань и отсылай свой е-мейл, пока еще чего-нибудь не натворила.
– Я никогда и ничего не натворю, – возразила я, гордо нажимая маникюром кнопки. В конце концов, а кто сказал, что женщина обязана понимать, что такое локальная сеть. Я догадываюсь, что это какая-то маленькая сеть, которая подпитывает большую. Но, конечно, этого не достаточно для того, чтобы заделаться сотрудником компании, где Ларик ежедневно по телефону, е-мейлу и аське отвечает таким же дурам как я, что надо нажать, чтобы подключить локальную сеть. И не надо думать, что на этом наши проблемы заканчиваются. Если даже локальная сеть коннектит без проблем, я могу сама не знаю как изменить Ай-Пи адрес (знать бы еще, что это за зверь). Потом могу нечаянно стереть пароль входа, или попытаться сконнектиться с гостевого пароля, а потом долго удивляться, почему это сеть у меня работает, а сайты не грузятся. В общем, полный перечень моих типичных ошибок можно публиковать книжкой под модным названием «То, что нельзя делать даже чайникам». Значит, и любая другая работа, где требуются глубокие технические познания, отпадает. Что же остается? Водить трамваи? Кажется, там берут и женщин. А в троллейбусах им, кажется, дают раньше выйти на пенсию.
– А зачем же ты шесть лет корячилась в институте? – спросила я сама у себя, оскорбленная перспективой всю жизнь водит троллейбус по маршруту Митино – Куркино. Например. Вот если бы я могла водить самолет! Это был бы номер. А так, с работой была полнейшая неразбериха, а жить в оранжевой, воняющей краской комнате становилось все труднее и труднее. Тогда я решилась. Если в ближайшее время никто и ничто не укажет мне путь к материальному благополучию, я устроюсь на первую же попавшуюся работу в архив или картотеку. И пусть я рождена для другого, но бездельничать в ожидании чудес я больше не буду.
– Детка, ты хочешь работать? – аккуратненько поинтересовалась мама, когда я делилась с ней своими фаталистическими идеями.
– Ну, да. Я же хочу быть полезным членом общества, – кивнула я.
– А вот Марье Петровне нужен социальный работник в Собесе, – настороженно бросила она.
– И что делать? – помрачнела я. Неужели это знак? Неужели вот так и канут все мои смутные мечты, от которых так сладко и неповторимо замирает сердце?