Наши действия несказанно изумили попрошаек. Оборванные, худые, они опасливо смотрели на ворох денег, которые протягивал им капрал. Граждане же вокруг нас удивленно наблюдали за происходящим. Мне сложно судить о том, какие чувства проявились на их лицах. Я в этом не разбираюсь. Но мне показалось, что большинство смотрят на нас со смесью презрения и неодобрения. В минуту вокруг собралась небольшая толпа из праздношатающихся.
– Нашли себе друзей, штамповки,– так они говорили, улыбаясь, друг другу.– Таких же животных, как и сами.
– Надо же, подкормили бедолаг. Теперь они разродятся еще одним выводком.
– Вы должны уважать человеческие права,– пыталась увещевать их одна из откровенно одетых женщин.– Они же страдают от недоедания!
– Какие еще права! – возражал ей мужчина, по виду находящийся под действием какого-то возбудителя.– Это не люди. Это животные. Такие же, как биороботы.
– Они тоже испытывают боль!
– А кто им мешает явиться в клинику и пройти курс коррекции? У них на это мозгов не хватает. Животные и есть!
Они говорили так, чтобы нам не было слышно, забывая о том, что наш слух значительно острее человеческого. Их поведение казалось мне очень необычным. То, что люди не испытывают сострадания к своим собратьям, оказалось для меня неприятным открытием. И еще я понял, что те, кому мы помогли спастись от смерти, вовсе не являются гражданами. Их тут называют асоциалами. Людьми, находящимися вне социума. Позже я узнал, что это определение относится к людям, родившимся вне государственных родильных домов от настоящих биологических родителей и без разрешения государства. Граждане стараются не прикасаться к открытой коже асоциалов. Боятся заразиться. Этим людям никто не проводит генетическую коррекцию, после которой не страшны большинство болезней. Этим людям вообще ничего не проводят. Они рожают детей когда и сколько им вздумается, не в состоянии позаботиться об их будущем. У них нет денег на программирование будущего потомства. Они не подпадают под государственную программу оздоровления нации. Они вне социальных программ. Они живут как встарь. Шьют из обрывков, собранных на свалках, одежду, выращивают на клочках бросовой земли овощи. Еды постоянно не хватает, и они вынуждены побираться – наказание за кражу следует мгновенно. Болеют, умирают. Их лечат редкие врачи-энтузиасты, используя примитивное списанное оборудование. В их домах часто нет даже визора. Одним словом, эти люди ведут животный образ жизни. «Спасибо, господин»,– робко говорит капралу изможденный человек, принимая деньги. Настороженно оглядываясь на зевак, асоциалы быстро ретируются, оставляя нас в смущении.
Вернулись фуражиры. Наши желудки способны переваривать практически любую органику, однако то, что я увидел, мало напоминало известную мне еду. Кому-то достались желтовато-коричневые предметы под названием «хлеб». Кому-то – «мясные консервы». У меня в руках оказалась остро пахнущая масса под наименованием «сыр». Несмотря на непривычный вид пищи, пришлось поторапливаться: время обеда истекало. И мы приступили к трапезе. Сыр этот оказался довольно вкусной субстанцией желтого цвета, хотя и необычной на вкус. Судя по его консистенции, он содержал довольно много протеинов животного происхождения. Вот только его оболочка была какой-то безвкусной и все время липла к зубам. Но легионеру не пристало привередничать. Обед должен быть съеден, иначе солдат не сможет оставаться в должной форме и быстро окажется непригодным для несения службы. Мои товарищи тоже встретили затруднения: они никак не могли сообразить, каким образом открываются емкости с консервами внутри.
Граждане по сторонам старались не смотреть на нас. Здесь существует правило: невежливо разглядывать человека – это может его оскорбить. Тем не менее временами я слышал тихие шепотки со стороны прохожих:
– Смотрите, этот ест сыр вместе с оболочкой! А эти– умора – рвут банки руками!
После обеда сержант потребовал у фуражиров объяснить причину задержки питания. Готовые сгореть со стыда, те пояснили, что их отказывались обслужить в пунктах под названием «магазин», мотивируя это тем, что «здесь только для граждан». Только в одном месте под надписью «обслуживаем биороботов» им удалось приобрести продукты, но для этого пришлось пройти значительное расстояние, что и послужило причиной опоздания.
Поразмыслив, сержант решил не объявлять им взыскание, и мы двинулись дальше. Про себя я порадовался за своих товарищей. Их могли лишить на трое суток права исполнять обязанности по службе. Такой наказанный обычно стоит у входа в кубрик по стойке «смирно» и с тоской в глазах наблюдает, как легионеры занимаются приборкой или отрабатывают действия при пожаре.
И еще эти граждане, хоть и не подают вида, очень нас боятся. Рекламная кампания, проводимая во славу Легиона и направленная на устрашение врага, ударила совсем не там и не в тех. Рядовой обыватель на все сто уверен, будто инстинкт убийства в нас так силен, что мы готовы лить кровь налево и направо, и потому не стоит нам давать повода спускаться в их райские кущи. Они не могут взять в толк, что инстинкт этот в полной мере проявляется в нас только по приказу. И опасливо сторонятся, нечаянно оставаясь с нами наедине.
Через час мы едва не нарушили местный закон. На одной из красивых площадей у фонтана мы увидели большую группу граждан странного вида. Они были одеты в несвежие одежды, и их длинные спутанные волосы явно были немыты вот уже несколько недель. Об этом же свидетельствовал запах – ветер как раз дул в нашу сторону. Эти граждане держали большие плакаты и громко выкрикивали однообразные предложения, заставляя прохожих обходить их по проезжей части. «Уберите с наших улиц исчадий ада! Нет машинам-убийцам! Долой искусственных солдат!» – вот что они скандировали. Вид этих людей был так необычен, а поведение так агрессивно, что сержант вынужден был остановить отделение и обратиться с вопросом к ближайшему гражданину:
– Прошу простить мое любопытство, сэр. Не будете ли вы так любезны пояснить мне, что это за люди вон у того фонтана?
– Члены политического и общественного движения, которое ратует за отмену генетических улучшений и возврат к природному естеству. Кстати, это они против вас сейчас митингуют,– охотно ответил прохожий.
– Прошу прощения, сэр, это традиционалисты? – уточнил сержант.
– Можно и так сказать. Во всяком случае, сочувствуют им.
Тут я вынужден на минуту прерваться и сделать небольшое пояснение. Думаю, вы сочтете, что я тяну время, но без этого пояснения наше поведение может показаться немотивированным и нелогичным.
Итак, в далеком 2006 году, после семилетнего полета к комете Wild2 вернулся американский (не удивляйтесь, Земля тогда делилась на множество государств) кометный зонд «Stardust». После тщательного исследования кометного вещества, запечатанного в аэрогеле зонда, выяснилось, что на 98 процентов оно состоит из обычной пыли: карбонов, воды и аммиака. Оставшееся же количество субмикронных включений состояло из следов практически всех элементов таблицы Менделеева. Попытки датировать возраст этих включений давали значение в 7—12 миллиардов лет, причем в поле вероятной ошибки в 90 процентов. Было решено, что количество полученного вещества просто находится за гранью чувствительности аппаратуры, поэтому результаты не приняли во внимание. Но позднее, через десять лет, об этих результатах снова вспомнили. Очередной американский зонд зачерпнул и вернул на Землю образцы вещества из нерегулярной кометы, пришедшей из пояса Койпера. Он доставил образцы гораздо большего размера, поэтому удалось провести их детальный спектральный и структурный анализ. Они оказались не чем иным, как простыми конгломератами, состоящими из атомарной смеси почти всех первичных элементов периодической таблицы, за исключением сверхтяжелых. Было решено, что эти частицы являются остатками гипотетического протовещества, которое оказалось законсервировано в облаке Оорта на окраинах Солнечной системы. Исследования продолжались, и после получения достаточного количества образцов выяснилось, что это отличное сырье, из которого можно получать практически все металлы, но еще более важным оказалось, что оно – практически идеальный «питательный бульон» для роботов-наноассемблеров.