Высоко в небе парил воздушный змей. Ярко-красные полоски на боковых рейках и длинном гребенчатом хвосте развевались на ветру, словно шерсть мифического животного.
- Штефан, - взволновано и радостно кричал маленький Йохан, - он сейчас улетит.
- Нет, мой друг, - отозвался ему седой мужик с короткой вьющейся бородой, - этого мы не допустим.
Змей закачался в воздушной струе, подмигивая сверху нарисованным глазом, затем кивнул, словно прощаясь, и резко взмыл вверх. Тонкий капроновый шнур, натянувшись до предела, лопнул, и Штефан с мальчиком, потеряв равновесие, повалились в траву, а змей стал стремительно удаляться, уносимый невидимым ветром. Под его цветастым брюхом поплыли осенние поля с аккуратно составленными скирдами, раскрашенные желто-красным клены, черепичные крыши небольших деревень со столбиками печного дыма.
Штефан ловко вскочил на ноги и протянул руку мальчику.
- Вставай, Йохан, простудишься.
Мальчик послушался, но лицо его выражало досаду.
- Приведи себя в порядок, - попросил Штефан.
Йохан поправил сбившуюся набок кепку, отряхнул траву с короткого суконного пальтишка и штанов, заправленных в яловые сапоги.
- Ты тоже однажды улетишь от меня, как этот змей? – неожиданно спросил он, подняв на Штефана печальные голубые глаза.
Тот сразу посерьезнел, отвел взгляд и покряхтел в кулак.
- Да. Мне нелегко это говорить, но, когда война закончится, я должен буду уйти.
- Тогда я не хочу, чтобы она заканчивалась, - обиженно воскликнул мальчик и надул щеки.
Штефан вздохнул.
- Все когда-то заканчивается, хотим мы того или нет. Так устроено время, а оно не подвластно человеку. А война, - он задумчиво поглядел вслед улетающему змею, - лучше бы она и вовсе не начиналась.
- Но зачем тебе уходить? Твой дом теперь здесь. Папа хорошо к тебе относится, иначе он не предложил бы тебе переехать из конюшни во флигель. И мне с тобой интересно. Ты добрый, умный, с тобой весело играть.
- Мне тоже с тобой интересно, Йохан, но мой дом в России. Там у меня остались родители, жена, сын, которого я не видел уже много лет. Сейчас он должно быть, такой же взрослый, как и ты.
- Ты представляешь, что я – это он? Поэтому ты играешь со мной?
- Нет, Йохан, нет. Просто я не могу выбросить его из своего сердца.
- Ладно, - примирительно сказал Йохан. – А как его зовут?
- Его зовут Алексей.
Уже полгода Степан Федорин, а теперь Штефан, проживал в усадьбе барона Майера. Весна и лето прошли для него в поле. Вместе с другими работниками он пахал и боронил землю, косил, молотил и молол. С первыми петухами приготовлял корм домашней скотине и чистил конюшню. Первое время жил бок о бок с лошадьми, но с началом осени барон предложил ему перебраться в дом. И причиной тому послужили не наступавшие холода, а то, что Майеру уж больно по душе пришелся добрый нрав русского мужика, его трудолюбие и теплое, почти отцовское отношение к Йохану. Мать мальчика за два года до этого умерла от тифа. Многих крестьян из соседней деревни забрали на фронт, и усадьба опустела, обезлюдела. Поддерживать хозяйство стало некому. Поэтому барону, хотя и с некоторыми трудностями, но удалось выпросить у начальника лагеря одного военнопленного. Список кандидатов со знанием немецкого языка оказался невелик, но едва увидев фотокарточку Штефана в его личном деле, Майер остановил выбор на нем. Что привлекло его в этом исхудавшем скуластом лице, глядящем на него умными, но выцветшими глазами, он и сам не знал. Штефану повезло: барон оказался неплохим человеком. Он старался помогать жителям деревни, большей частью населённой женщинами, стариками и детьми. Пекся он и о русских военнопленных, передавая в концентрационный лагерь посылки с табаком, чаем и сахаром. Штефан старался от него не отставать. Каждый свой паек он разделял на две равные части, одну из которой оставлял себе, а вторую откладывал для заключенных. Так, за месяц в его закромах набиралось немного картошки, репы и сухарей. Барон ничего ему на это не говорил, посылку принимал молча, после чего отвозил её в лагерь. Штефана он с собой никогда не брал.
- Так будет лучше для тебя, - однажды объяснил он. – Если тебя увидят со мной твои товарищи, чего доброго, примут за предателя. Никто же не знает, что я обыкновенный юнкер[1]. А так, нет тебя и где ты, и как тебе живется, никому неизвестно.
Штефан и сам это понимал, но на душе его скребли кошки: как-то неправильно все получилось, не тут его место. Но маятник часов невозмутимо отмерял ход времени, не обращая ни малейшего внимания на душевные терзания русского унтер-офицера.