О том, что происходило на фронте, Штефан знал немного. Некоторые слухи доползали до него, но все они оказывались столь необыкновенными, что ему не хотелось в них верить. Так, осенью 1915 года он узнал об отступлении русских войск на австрийском фронте, оставлении ими Галиции[2] и Польши. Прослышал о том, что государь, якобы по настоянию своей супруги Александры Федоровны и старца Григория Распутина, о котором еще до войны ходили какие-то мрачные и мистические слухи, принял верховное командование на себя. Зато на Кавказе наши полки под руководством генерала Юденича одерживали победу за победой над турками, а на Балтике ярко разгоралась звезда капитана 1 ранга Колчака, которому не было равных в минной войне (Штефан не знал, что летом 1916 года Колчак, уже в звании вице-адмирала, принял командование Черноморским флотом). Слышал он и о знаменитом Брусиловском[3] прорыве…
Рана в спине Штефана давно затянулась и напоминала о себе нудной и надоедливой болью, особенно в сезон дождей и непогоды. Поначалу Штефан не доверял барону и ждал от него какого-нибудь подвоха, но со временем пришел к убеждению, что Майер вовсе не собирался вербовать его на сторону Германии, а всего лишь нуждался в верном помощнике. Каждую ночь, укладываясь спать на свой соломенный тюфяк в тесной каморке, Штефан размышлял о превратностях судьбы и терялся в догадках, за что она оказалась к нему столь благосклонна? Разумом он понимал, что обязан благодарить ее, вот только душа его отчего-то пребывала в постоянном смятении. Может, из-за той пренеприятнейшей истории, что случилась с ним в прошлом месяце?
Барон тогда отправил его в деревню к кузнецу, забрать из починки обод для телеги. Все складывалось благополучно, но на обратном пути Штефану повстречалась колонна с русскими военнопленными, шедшими по этапу в сторону лагеря. Штефан тут же свернул на обочину и отвернулся, потупив глаза в землю. Не зная, куда деваться, он мечтал в тот момент провалиться сквозь землю, но та для чего-то удерживала его.
- У, отожрал щеки, - донеслось по-русски из строя, - немчура проклятый.
Один из конных конвойных тут же прикрикнул на строй, приказывая немедленно замолчать. В тот день Штефан вернулся в усадьбу сам не свой: отказался от еды, и как только выдалось свободное время, ушел в свою пристройку и с угрюмым видом долго сидел на полу. Когда барон спросил его о причинах столь пасмурного настроения, Штефан вдруг взмолился:
- Герр Майер, отправьте меня обратно в лагерь.
- Что же там, лучше?
- Лучше, - воскликнул Штефан. – Как я теперь в глаза людям смотреть стану? Живу тут, как у Христа за пазухой, а они мрут там, в неволе.
- Успокойся, Штефан. Я хорошо тебя понимаю. Но подумай сам: в лагере ты работаешь на всю Германию, а здесь только на меня. Я ведь человек не злой, и не я затеял эту войну. В чем же моя, а тем более, твоя вина? Покуда мог, ты честно, не щадя жизни, выполнял свой солдатский долг. Но сейчас-то зачем в петлю лезть? Неужели ты считаешь, что если сгниёшь в лагере, тебя за это добрым словом помянут?
- Может и не помянут, а забыть, как я у вас прохлаждался, не забудут.
- Хорошо, - решительно произнес барон, - вот как мы поступим. С завтрашнего дня я введу для тебя строгие правила, чтобы ты почувствовал себя так же, как в лагере. Собирай вещи и перебирайся жить в конюшню. Рацион твоего питания, время на отдых и сон, я также сокращу. Надеюсь, ты согласен на такие условия?
Штефан молчал.
- Подумай о родных. Ты имеешь полное право вернуться с гордо поднятой головой.
Сказав это, барон ушел в свой кабинет, а Штефан, простояв на тот же месте некоторое время, взвалил тюфяк на спину и поплёлся в конюшню. У самых дверей его окликнул Йохан, недавно закончивший домашние уроки.
- Штефан, куда это ты собрался?
- Я возвращаюсь на прежнее место.
- Как? Папа снова отсылает тебя жить в конюшню? Ты что-то натворил?
- Ничего я не натворил. Просто так нужно.
Но Йохан не унимался. На его личике выразилось возмущение. Он надул щеки и преградил Штефану путь.
- Ты туда не вернешься. Я немедленно пойду к папе и потребую оставить тебя в доме.
Штефан остановился и устало вздохнул.
- Ты не понимаешь, Йохан. Я сам попросил господина Майера вернуть меня в конюшню.
- Но разве тебе лучше среди лошадей?
Штефану хотелось сказать правду, но он понимал, что мальчик, в силу своего возраста, его не поймет.
- Как много у тебя вопросов, Йохан, - сказал он. - Дело в том, что не все в этой жизни полезно объяснять. Некоторые вещи следует принять как должное. Наступит время, и ты сам все уразумеешь. Твоя семья относится ко мне, как к родному, и я так же отношусь к тебе и твоему отцу. Между всеми нами нет и не может быть никакой вражды. Просто так будет лучше, и все.