[4] Газават (джихад) у мусульман – священная война с неверными.
[5] Гяур – человек иной веры (не мусульманин), неверный.
[6] Так народы Туркестана называли Николая Второго.
[7] Административный центр китайской провинции Синьцзян. Город занесен в Книгу рекордов Гиннеса как самый удаленный от морей.
Часть 2. Глава 3. Седина на висках
И если слово война не сходило с уст обывателя столицы, то его вчерашняя жертвенность собой и своим достоянием уже перестала существовать…Создался, если так можно выразиться, особый тип «дезертира на законном основании»…Так или иначе, но этот тип прочно окопался в тылу на все время войны…Это новое общество «спасения самого себя» глубоко пустило ядовитые корни в жизнь всего нашего государства.
Левицкий В.Л. (о настроениях Петрограда конца 1915 года)
Да, как быстро все изменилось в дыхании столицы Российской Империи за то время, пока шла Великая война. Уже не звучало на улицах патриотических лозунгов, не гремели литавры, и в общественных кругах вместе с осенней листвой кружились равнодушие и усталость. Во всех неудачах искали виновных, и они всенепременно находились, вот только как все исправить, никто определенно не знал. Одни русские полки продолжали лить кровь на фронтах, а другие, находившиеся в запасе, прочно обосновались в тылу, пропитываясь революционными идеями и исподволь поругивая весь белый свет вкупе с царскими властями, которые в любой момент могли отправить их на передовую. Чистые реки патриотизма, захлестнувшие города в начале войны, теперь иссякли, превратившись в мутные потоки заговоров, шкурничества и самосохранения...
Следователь сыскного отделения Александр Васильевич Белозеров, как всегда, с самого утра находился на рабочем месте. В последнее время ему опять плохо спалось. Какие-то смутные предчувствия тяготили его - стоило только коснуться головой подушки. Из темных углов его холостяцкой квартиры, вместе с шорохами и поскрипываниями, присущими всякому старому дому, на тонких паучьих ножках выползали какие-то бесформенные страхи. С чем они были связаны, он и сам не мог понять. Незаметные при дневном свете и растворенные суетой города, на фоне ночной тишины они становились осязаемыми и до жути реальными. Белозеров подолгу лежал на спине с открытыми глазами и смотрел в мутный, белеющий в темноте потолок. Иногда ему казалось, что вокруг его кровати сплетается какой-то удушливый кокон, а слабое дуновенье из открытого настежь окна возникает от движений какого-то невидимого существа. В такие мгновения Александр Васильевич вскакивал с кровати, зажигал свечу и подолгу слонялся из угла в угол. Проделывал он это до тех пор, пока от усталости его не начинало качать из стороны в сторону. Так что не было ничего удивительного в том, что после подобной ночи он чувствовал себя не в своей тарелке.
Он потерпел неудачу на любовном фронте, и Лариса Николаевна, с которой у него случился непродолжительный роман, навсегда уехала из Петрограда. Поначалу он сильно огорчился из-за расставания с ней, но время, как всегда, поистерло острые углы. Настоящая любовь созреть между ними еще не успела, а вспыхнувшая было страсть остыла под спудом жизненных обстоятельств. Он знал, насколько бережного обращения требуют к себе любовные чувства, но и скрывать правду от Ларисы Николаевны он не мог. Ладно, что было то было. К тому же, он знал и другую женщину, о которой можно было повспоминать…
Любил ли он Светлану Ивановну Сандецкую – помещицу, приславшую ему чувственное письмо, на которое он так и не ответил? Да об этом даже и думать смешно! Чтобы мужчина несколько лет хранил любовь к женщине, да к тому же на расстоянии – помилуйте, это нечто из области фантастики! Белозеров несколько раз пытался написать ей, но каждый раз перо в его руке замирало над столом и вместо точки, роняло в конец предложения жирную кляксу. «Нет, - думал он, - я должен посмотреть ей в глаза и только после этого принять окончательное решение».
Придя к столь мудрому умозаключению, Алексей Петрович поднялся из-за стола, подошел к окну и закурил Нарзан[1]. Отодвинув штору, посмотрел на красивый особняк, стоявший на противоположной стороне улицы. Теперь в нем располагался военный госпиталь, к парадному подъезду которого то и дело подъезжал один и тот же крытый автомобиль с красными крестами. Из кузова выгружали раненых, перекладывали на носилки и поднимали по широким мраморным ступеням к широким резным дверям - и так день за днём. Иногда раненых оказывалось немного, иногда около десятка. Как их умудрялись размещать в таком небольшом здании, Белозеров не ведал.