- Там должно находиться селение, - сказал он. – Нам надо пополнить запасы воды и пищи.
Залдастапов и Топальский переглянулись.
- Я останусь здесь, - заявил Александр Васильевич, оперевшись на палку и поправляя темные круглые очки, называемые «консервами» - а вы идите. Возьмите двух верблюдов, а одного оставьте мне.
- Это же самоубийство, - воскликнул Топальский. – Нам надо держаться вместе.
- Нет, я останусь здесь, - упрямо возразил Залдастапов. – У меня предчувствие, что нас схватят, если я отправлюсь с вами. А так, все вещи останутся со мной, и вы пойдете налегке. Взять с вас будет нечего.
Топальский, уже давно переставший удивляться странностям компаньона, только пожал плечами и взглянул на китайца, но лицо его ничего не выражало.
Александр Васильевич долго провожал взглядом удаляющиеся фигуры верблюдов и людей, обмотанных с головы до ног в выгоревшие на солнце тряпки и оттого походивших на ожившие египетские мумии. Потом соорудил навес от солнца, для чего установил шест, к которому под углом прикрепил кусок палатки, расстелил кошму, уселся на нее и стал ждать. Даже в тени горячий от солнца и песка воздух затекал в его легкие, словно расплавленная медь. Ожидание тянулось бесконечно. Залдастапов иногда покидал свое убежище и подолгу вглядывался в унылый и неподвижный горизонт. Эта однообразность начинала страшить его. «Вдруг они уже не вернутся, - подумал он, и липкий страх шевельнулся там, где еле слышно стучало сердце, гонявшее по жилам густую кровь. – Может, с ними что-то случилось»? Так, терзаемый страхами, провел он весь день. Иногда его посещал вопрос: «А что, собственно, он ищет и ради чего так рискует жизнью»? Вразумительного ответа он не находил, и полагался лишь на неясное чувство, тихонько шептавшее, что впереди его ждет небывалое открытие - надо только потерпеть и добраться до конца маршрута. Когда же тени стали удлиняться, освобождаясь от власти уходящего солнца, далеко на горизонте показались черные точки. Они медленно росли, пока не приняли очертания людей и навьюченных бурдюками животных.
- Наконец-то! - не сдерживая радости, воскликнул Александр Васильевич, когда караван подошёл совсем близко.
- Мы тоже по вам соскучились, – устало произнёс Топальский, падая на кошму.
Китаец подвёл верблюдов к лагерю и принялся отряхивать одежду от песка.
- Всё хорошо? - неожиданно поинтересовался он.
- Вполне, - ответил Залдастапов, внутренне радуясь тому, что вся компания снова в сборе.
- Вы как в воду глядели, - усмехнулся Альберт Евсеевич. - Только мы ступили в это ужаснейшее селение, как нас тут же окружил отряд китайских солдат, больше напоминавший банду разбойников. Их главарь долго изучал наши документы и очень удивился, обнаружив у нас только пустые сумки и бурдюки. И все же, пришлось заплатить им несколько монет, иначе они бы не отстали.
– Ерунда, - отмахнулся Александр Васильевич, - забудьте об этой истории. Главное, все целы.
- Я купил вам на ужин немного плова, овечьего сыра и лепешек, - торжественно заявил китаец.
Залдастапов улыбнулся, но от усталости и пережитого волнения его губы сложились в неопределённую гримасу.
- Благодарю, любезный Пинг, - произнес он. – Раз так, давайте ужинать, хотя я бы отправился дальше: эта живописная местность мне уже порядком осточертела.
После недели изнурительного пути их накрыла песчаная буря. Едва заметив её приближение, путники бросились привязывать верблюдов и устанавливать палатку. Они едва успели. Сначала подул небольшой ветер, а затем свет померк и тучи песка наполнили воздух. Подхваченные беснующимися потоками ветра, они стали жалить путников подобно разъяренному осиному рою. Песчинки, словно иглы, впивались в их лица и руки, больно царапая кожу даже сквозь одежду. Они скрипели на зубах, забивались в глаза, уши, нос и волосы. Едва живые, Топальский, Залдастапов и китаец ввалились в ходившую ходуном палатку. Порой им казалось, что этой буре не будет конца и края, но через некоторое время ветер начал стихать, а примерно через час буря улеглась окончательно. С огромным трудом выкопавшись из песка, караван вернулся на обозначенный маршрут.
День за днем проходил у путешественников в монотонном и медленном движении среди барханов. У Топальского сильно воспалилось ухо, и теперь каждый его шаг отдавался в голове звенящей болью. Он стал плохо слышать, и Александру Васильевичу приходилось по нескольку раз повторять ему одни и те же фразы. Сорвав голос, он перешел на язык жестов. У самого Залдастапова от попавшего в желудок песка разболелся живот. И только проводнику китайцу буря не причинила заметного вреда.