Тяжелое, изнурительное путешествие под палящим солнцем продолжалось. Ещё дважды путникам приходилось заходить в небольшие оазисы и пополнять запасы воды, после чего снова возвращаться в недра пустыни. Когда в один из дней на горизонте выросли горные вершины, Залдастапов с волнением в голосе прошептал:
- Мы уже близко.
Топальский посмотрел на него и затрясся в беззвучном смехе.
- Ваше коричневое лицо, с шелушащейся кожей и треснувшими губами в самый раз подходит для написания выразительного портрета.
- Шутить изволите? – сердито воскликнул Александр Васильевич и тут же расплылся в улыбке. – Это хорошо.
В сумерках они подошли к оазису Хотан. Настало время прощаться с проводником. Залдастапов искренне поблагодарил немногословного Пинга, дал ему расчёт, и тот, поклонившись, не спеша побрел по направлению к городу. За время своего пути и Александр Васильевич, и Альберт Евсеевич привыкли к проводнику-китайцу и только сейчас осознали, что им станет чуточку его не хватать. Пинг, наверняка, тоже испытывал нечто подобное, иначе зачем ему нужно было оборачиваться и прощально махать рукой?
2
На следующий день, поднимаясь по извилистой горной тропе, Александр Васильевич обернулся. Перед его взором простирались дюны, местами поросшие зарослями тамариска и черного саксаула. Пустыня, курясь песком, мрачно взирала на него, словно хищный зверь, сожалеющий об упущенной добыче. Мысленно и не без злорадства попрощавшись с ней, Залдастапов и Топальский двинулись дальше. Вскоре пески исчезли, скрытые стенами суровых гор. Долгое время путь двух людей протекал по безлюдным местам, и лишь во время одного из привалов им повстречался караван. Его вели сарты[1], возвращавшиеся с хаджа в Мекку. О восстании, которое охватило родные им края, Залдастапов и Топальский предпочли не упоминать.
Тем временем приближалось время новых испытаний. Сначала, наевшись каких-то ядовитых растений, пали два верблюда, после чего часть снаряжения пришлось взвалить на себя. Затем, по мере подъема, у Александра Васильевича стала развиваться горная болезнь. Он стал тяжёло дышать и с трудом передвигал ноги.
- Привал, - каждый час хрипел он и буквально валился на камни, страдая от нехватки воздуха и сильной головной боли.
Вокруг висела звенящая тишина, а воздух был прохладен и неподвижен. Величественные горы возвышались над путниками, вызывая в них трепет перед столь могучими и прекрасными творениями природы. Они видели, как ветер сдувал с их вершин снежную пыль, разнося ее по ущельям, а высоко в небе, распластав могучие крылья, горделиво парил беркут.
- Разве способен человек создать что - либо подобное? – восхищенно воскликнул Топальский, оглядываясь вокруг. – Любое строение, когда-либо воздвигнутое нами, меркнет на фоне этих громадин.
- Вынужден с вами согласиться, - оживился Залдастапов. – У самого душа замирает от этой красоты.
- Она у вас от горной болезни замирает, - улыбнулся Альберт Евсеевич. - Вы пока отдохните, а я поброжу по окрестностям - вдруг получится отыскать драгоценную жилу? Знаете, мне до сих пор не дают покоя камни из коллекции одного моего знакомого. В ней встречаются очень красивые образцы кварца, голубого берилла, аквамарина и гранатов[2].
Судя по оживлению, с которым он говорил, к нему вернулась бодрость духа. К тому же его воспаленное ухо стало понемногу проходить. Он еще плохо слышал, но теперь более из-за ваты, которой были заткнуты его ушные раковины - так их оберегали от горного ветра.
- Надеюсь, вам посчастливится откопать что-нибудь подобное, - искренне пожелал ему Залдастапов, ничего не смысливший во всех этих замысловатых названиях. – Но прошу вас, не задерживайтесь долго.
Топальский пообещал, закинул за спину сумку с геологическими инструментами, перепрыгнул по камням через ручей и исчез за валуном на противоположном склоне. Вскоре оттуда послышались удары молотка по зубилу. Александр Васильевич долго лежал, опершись спиной на рюкзак и вытянув ноги. Дыхание стало понемногу успокаиваться, тошнота прошла, и в какой-то момент он осознал, что стал чувствовать себя гораздо лучше. Это несколько удивило его. В то же время внутри появилась смутное предчувствие, словно с ним должно что-то случиться. Он повернул голову в ту сторону, откуда доносился шум, производимый Топальским, и хотел было позвать его, как вдруг заметил неподалеку нечто странное.