- Кто же сумел все это устроить? – недоумевал Егор Прохорович.
- А кто ж его знает? Поди сейчас, разберись. Один сказал слово, другой за ним повторил и пошло-поехало. Когда зерна падают на благодатную почву, они, как правило, прорастают.
- В такое время является все самое низменное и подлое, что есть в человеческих душах, - с горечью в голосе вставила Елизавета Леопольдовна.
- Человек как гвоздь, - задумчиво произнес Белозеров. - Он всегда движется по пути наименьшего сопротивления, если к нему не прикладывать усилий.
- Да-да, вы правы, Алексей Петрович. Но что же теперь делать?
- Для начала присаживайтесь к столу, Елизавета Леопольдовна, - улыбнулся Белозеров. – Посидим, попьем чаю и что-нибудь придумаем.
Вечером в дверь кто-то постучал. Белозеров и его коллега достали оружие и отправились открывать. На пороге стояла Любовь Павловна с детьми. У прибывших были уставшие и бледные лица. Им пришлось пробираться дворами, прячась от пьяных матросов, устроивших на одной из улиц беспорядочную стрельбу. В дом они попали через черный ход.
- На улицах до сих пор лежат тела убитых, - начала с порога рассказывать Любовь Павловна. – Я не могу поверить, что подобная средневековая жестокость возможна до сих пор. Неужели целые века прошли напрасно и не добавили в наши сердца хоть чуточку благоразумия и милосердия?
- Не волнуйтесь так, Любовь Павловна, - поспешила успокоить ее подруга. – Все образуется, вот увидите. Проходите, не стойте в коридоре…
Детей, еле стоявших на ногах от усталости, уложили спать. Сами расселись за столом.
- Однажды я допрашивал одного рабочего проходящего по делу о крупном ограблении сберегательной кассы, - заговорил Белозеров. - Он оказался большевиком. Как-то вскользь мы затронули и политическую тему. Я стал спрашивать его, участвовал ли он в забастовках? Он ответил, что участвовал. Так, слово за слово, вывел я его на разговор о его видении революции в России. Вопрос мой заключался в следующем: «Можно ли через насилие, кровь и убийства построить светлое и справедливое общество»? Он попросил меня не записывать в протокол его слова, и я пообещал ему. Тогда он спросил: «Считаете ли вы младенца чистым и безгрешным созданием?» Я ответил: «Да, считаю». Тогда он и говорит: «А известно ли вам, как он рождается на свет? Разве не через кровь и страдания матери»? Я молчал, прекрасно понимая, к чему он клонит, но не знал, что ему возразить. «Также и революция, - подытожил он, - пройдя через боль и кровь, способна создать нечто новое, прекрасное и совершенное». Вот так!
Белозеров потер ноющий висок и добавил:
- Только позднее я нашел ответ на этот вопрос. Во всем был прав мой собеседник, но он не учел одного: младенцы, хоть и причиняют боль при родах, но не желают смерти тем, кто их породил. Преемственность поколений, а не уничтожение всего старого – вот о чем на самом деле говорил тот большевик.
- Самое печальное, - вмешался Егор Прохорович, - что вся эта философия, оправдывающая насилие ради какой-то высшей цели, находит множество последователей.
- Каждый слышит то, что желает слышать. Нет смысла давать человеку советы или поучать его, если он сам этого не просит. Он все равно поступит по-своему и я не раз в этом убеждался.
- Очень напоминает одну притчу из Евангелия от Луки[2], - сказал Миронов.
- Это какую?
- О сеятеле…
Ночью никому не спалось. Всех мучил вопрос: «Что же будет дальше? Почему в Петроград не входят верные государю войска»?
4
На следующий день стало известно о формировании в Таврическом дворце новых органов власти - Временного комитета Государственной думы и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов[3]. Стало очевидно, что за государя и его правительство никто не заступится. Министры бежали из Мариинского дворца, кого-то заключили в Петропавловскую крепость, а от Николая Второго отвернулись все, включая родственников и генералов, когда-то присягавших ему на верность. Поэтому никакие войска к мятежному Петрограду и не спешили.