Тем временем Елизаров и сопровождавший его солдат подошли к околице небольшой деревни, прижавшейся к извилистой и поросшей кустами речки. Тихонько курились избы, поднимая в холодное звездное небо столбики белесого печного дыма. Через несколько шагов послышался оклик часового. Пахомов назвал пароль.
- У себя? – спросил он.
- А куды ж ему деться, - ответил тот, притопывая ногами от холода.
Пахомов поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
- Запомни напоследок, - прошептал ему поручик, - тот, кто взывает к долгу и подвигу, всегда честнее того, кто взывает к слабостям и порокам. Можешь об этом стишок свой написать, знаменитым станешь, а я до славы не жадный. Вот только жаль мне тебя, поэт. Сгинешь ты, как и многие - без следа.
В избе загорелся огонек, в сенях послышался скрип половиц, и дверь, лязгнув засовом, со скрипом отворилась…
2
- Да уж, Марк Захарович, не ожидал вас живым увидеть. Думал, погибли вы. Многие ваши разведчики полегли, кто в Пруссии, а кто и в русской земле.
Командир батальона подполковник Тимофеев сидел на краю гинтера[4] и улыбался самым искренним образом. Он смотрел, как Елизаров, оголодавший за несколько дней скитаний, сидит на полу и уплетает расписной деревянной ложкой пшенную кашу. Поручик старался жевать медленно, понимая, что его ослабевший желудок может не выдержать, но тело не слушалось, и ложка сама тянулась ко рту. Закончив трапезу, Елизаров отставил тарелку, вытер рукавом губы и разлегся на полу, опершись спиной на соломенный тюфяк. В своих грязных лохмотьях он сливался с беспорядком комнаты, едва освещенной закопченной лампадкой, и только его глаза, живые и слезящиеся, задумчиво смотрели на старого боевого товарища. Денщик комбата, оставшийся при нем на добровольных началах, затопил самовар и, широко зевнув в мужицкую бороду, ушел спать в соседнюю комнатушку. В избе стало как будто теплее, а по комнате потек ароматный дух еловых шишек.
- Может, вас к доктору отвезти? – спросил Тимофеев. – Вид у вас непрезентабельный.
- Не надо, - отмахнулся Елизаров. – Мне бы помыться, а то пахнет от меня, наверно?
- Есть немного, - улыбнулся подполковник. – Завтра с утра организуем для вас баньку. И гимнастерку подыщем. У меня, кстати, в походном сундуке завалялись погоны поручика. Могу пожаловать.
- Не надо, - отмахнулся Елизаров, - а то командир полка не поверит, что я из плена такой красивый вернулся. Вы мне вот что скажите, - вдруг оживился он и приподнялся на локте, – помните, служил тут в одной роте унтер-офицер Федорин, Степан.
- Это тот, что немецкого шпиона с радиостанцией изловил?
- Он самый, - закивал поручик. – Не знаете, что с ним стало?
- И да, и нет. Дня через три, как вы исчезли, его нашли посреди поля. Ну, как и положено, доставили в санитарную часть. Вскоре немец нас обходить стал, ну и покатились мы всей армией назад. Немцы похватали много пленных вместе с обозами. Наверное, и ваш Федорин среди них оказался, а может, убили его... Кстати, его капитан тут один все разыскивал, связист.
- Прохоров?
- Точно. Жалел очень, что такого талантливого парня потеряли. А потом погиб капитан. Представляете, выходил из штаба дивизии, и ему прямо на крыльце осколком гранаты отрезало голову.
- А Мирон, казак-разведчик?
- Полгода назад в братской могиле схоронили. Храбро сражался. В рукопашной его закололи. Он тоже все время о Федорине, да о вас расспрашивал.
- А капитан Дьяков? Он саперной ротой командовал.
- Погиб, на Мазурских озерах.
- А Богдановский, командир артиллерийского дивизиона?
- Под Августовым[5] лег, - подполковник налил в железный заварочный чайник кипяток и продолжил: - Его незадолго до этого в голову ранило. Отправили в тыл. После лечения хотели на Кавказский фронт перевести, там вроде как поспокойней стало, но Богдановскому удалось выпросить разрешение, и его вернули в родную часть. Как-то раз завязалась с немцами перестрелка, и тут, откуда ни возьмись, появляется корова. Ну, ее и подстрелили. Двое суток она так в поле и пролежала. А на третью ночь немцы тушу уволокли, а вместо нее подложили копию из папье-маше. Вовнутрь ее забрался стрелок. Вот он-то метров с трехсот и попал Богдановскому в голову. Представляете, прямо туда же, где у него шрам от недавней раны остался. Пока мы поняли, в чем дело, он успел ухлопать трех бойцов из орудийной обслуги. Под одним крестом всех четверых и схоронили. А вы? Как вы сумели выбраться?