- Вы правы, Светлана Ивановна, - стараясь сохранять спокойствие, ответил он, - мысля сложно, я так и не научился избегать простых ошибок. Но поверьте, не было ни единого дня, чтобы я не думал о вас. Я медлил, тянул время, откладывал нашу встречу на будущее, наивно полагая, что и через десять лет ничего между нами не изменится. Но я ни на минуту не струсил, не отказался от вас. Для меня день нашей встречи, и то прощание на вокзале – они всегда оставались здесь, со мной. С тех пор и впрямь ничего не изменилось, и находясь перед вами, я наконец-то могу сказать, что всем сердцем люблю вас.
- А я все эти годы ждала вас, - произнесла она. – Только вас.
Их глаза встретились и комната, медленно кружась, стала обретать прежний облик. Время повернулось вспять. Обломки пианино, клавиши, куски дерева, стекла и штукатурки поднимались в воздух и возвращались на свои места. Обезображенное вновь наполнялось формой и красотой. Возле пюпитра с партитурой зажигались в канделябрах восковые свечи. На холщовой коже портретов затягивались ножевые раны, и в своих золоченых рамах они плавно взлетали на стены. Гипсовая голова, оторванная у статуи греческой богини Афродиты, пролетая между ними, как будто улыбнулась им.
- Так зачем вы приехали, Алексей Петрович?
Ее голос летел через пульсирующее пространство, плыл тихой музыкой, сплетаясь с едва заметными дуновениями ветра в открытом окне, который выдавало едва заметное колыхание занавесок.
- Я приехал за вами, Светлана Ивановна, - ответил он, делая шаг ей навстречу и протягивая руку.
И она приняла ее. Он почувствовал ее холодные пальцы и ему нестерпимо захотелось спрятать их в свои ладони, согреть, зацеловать. Какой-то большой осколок, оторвавшийся много лет назад от его жизни, вернулся на прежнее место и Алексей Петрович ощутил себя цельным и счастливым. В эту минуту он готов был умереть.
Вечером того же дня в кассе железнодорожного вокзала он купил билеты до Петрограда. Светлана Ивановна ожидала его на скамейке возле перрона. Чемодан, в который вместилась вся ее прошлая жизнь, стоял рядом.
- Будет трудно, - предупредил Алексей Петрович.
- Теперь для меня это не важно, - улыбнулась она, глядя ему в глаза.
Он тоже ей улыбнулся и взялся за ручку чемодана:
- Тогда, в путь.
Часть 2. Глава 11. Неотвратимость Октября
В июне 1917 года русская армия перешла в наступление. Для командного состава и молодого демократического общества, подобный шаг представлялся чуть ли не единственным шансом укрепления авторитета власти и спасения армии от разложения. И, несомненно, требовалась только победа. Правда, нашлись и те, кто надеялся на провал этого наступления и искренне желал русской армии поражения. Они открыто заявляли об этом, не опасаясь ни арестов, ни обвинений в предательстве. И это были не германцы, не турки и не австрийцы, с которыми Россия вела кровопролитную войну, а так называемые «пораженцы», мечтавшие превратить Мировую войну в войну Гражданскую. В числе этих людей находился Владимир Ильич Ленин и партия большевиков.
Демократическая элита, убравшая царя с престола в феврале 1917 года, была убеждена, что только победоносное наступление способно укрепить ее авторитет, вызвать у солдатской массы подъем патриотизма и сподобить эту массу на дальнейшее исполнение долга перед Родиной. Иными словами, ставку сделали на гражданское самосознание темного и малообразованного крестьянства. Это тем более выглядело странно, ведь существовали и другие меры, применяемые во все времена и во всех армиях мира: запрет антиправительственной пропаганды на фронте, возврат военно-полевых судов, невмешательство безответственных организаций в деятельность командиров, строгая субординация и воинская дисциплина. Увы, все эти меры, способные явить на свет торжество здравого смысла, шли наперекор достижениям Февраля.
И вот, «самая демократическая армия мира»[1] под командованием генерала Брусилова пошла вперед, чтобы вскоре, с невиданным доселе позором, покатиться обратно. Дошло до того, что в критические моменты наступления, когда требовалось немедленное и беспрекословное исполнение приказов, в полках начинали устраивать митинги, на которых солдаты эмоционально и подолгу решали – идти на помощь сражающимся частям или нет? Некоторые подразделения самовольно оставляли позиции и уходили в тыл, пребывая в непогрешимой уверенности, что за это их никоим образом не накажут. Для власти в лице Временного Правительства, и в частности для военного министра Александра Керенского, крах июньского наступления оказался страшным ударом, но, что самое удивительное - неожиданным. И те, кто вместе с ним еще вчера прославляли торжество свободы, демократии и революционного самосознания, сначала подавленно притихли, а после в один голос стали требовать возвращения военно-полевых судов и смертной казни. Таким образом, демократия сама себя загнала в ловушку, а завоеванная ею свобода хлынула в головы народа столь мощным потоком, что вымыла из многих и совесть, и разум.