- Да, - ответил он. – Видишь, в нем три столбца. В первом есть несколько имен и два из них зачеркнуты: Оттон Людвигович – это тот самый седой старик, о котором я только что упоминал, и Марк – он мне неизвестен. Во втором столбце зачеркнута одна строчка – Дмитрий Воронов. Это тот самый профессор, с убийства которого все и началось. В третьем столбце перечеркнут государь Николай ||. И что самое интересное, вот здесь, особняком от всех, написано имя Штефан. Если бы здесь имелась четвертая колонка, то Штефан находился бы в ней, но колонок всего три. И обрати внимание, этот Штефан находится напротив барона Майера из первой колонки.
- Получается, перечеркнутая строка означает смерть? Но ведь государь-то жив.
- Правильно, - согласился Алексей Петрович. – Для меня это тоже пока загадка. Возможно, имеется в виду не только физическое уничтожение, но и лишение возможности действовать, сопротивляться.
- Вы правы, папенька, это очень похоже на заговор, – воскликнула Евдокия.
- Интересно? – улыбнулся Белозеров.
- Очень!
Тут Евдокия о чем-то задумалась, как будто вспоминая.
- А как выглядит эта таинственная табакерка? – вдруг спросила она.
- Ну, небольшая прямоугольная шкатулка, из слоновой кости. Умещается в ладони. На крышке - перламутровый треугольник. По периметру – гравировка в виде каких-то древних символов…
- Подождите-подождите, - удивленно воскликнула Евдокия. – Может, это случайное совпадение, но все же…
Алексей Петрович кожей ощутил ее волнение и с интересом прислушался.
- Еще в Восточной Пруссии, после одного из сражений, я и другие сестры милосердия отправились на поиски раненых солдат. Помню, это была ночь, довольно темная, но иногда из-за туч показывалась луна и в ее свете можно было рассмотреть некоторые предметы. Но я особо на глаза не надеялась – прикладывалась ухом к земле и слушала, откуда доносятся стоны. Бывало, набредешь на целую груду мертвых тел, и начинаешь растаскивать их, пока не доберешься до раненного. Но одного солдата я запомнила особо. Он был без сознания, одежда сплошь пропитана кровью, но жилка, здесь, на шее, пульсировала. Он в бреду меня Христиной назвал. Потом оказалось, что я шла прямо на немецкие дозоры и если бы не остановилась возле этого солдата, то могла бы оказаться в плену. Но Бог миловал, указав мне на него. Я протащила его на себе около двух верст. А пока несла, он стал что-то бормотать про табакерку с треугольным камнем на крышке. Он словно спорил с кем-то, и этот невидимый собеседник мучил его и угрожал. Я еще удивилась тогда – откуда у простого солдата может быть табакерка? Не из дворян ли он? Вот, собственно, и все, но мне кажется, что моя и ваша история как-то связаны.
Белозеров пожал плечами, задумался.
- А как звали того солдата, не припомнишь?
- Степан, его звали Степан. Я навещала его в лазарете, и мы немного поговорили. Потом началось отступление. Я ехала с медицинским обозом, когда по нам ударила немецкая артиллерия. От взрыва я потеряла сознание, а когда очнулась, часть обоза оказалась в окружении. Наша двуколка чудом проскочила. Что сталось с тем солдатом, я не знаю.
- Степан, - пробормотал Белозеров, морща лоб. – Степан… А по-немецки - Штефан?
- Да, - удивилась Евдокия и невольно заглянула в таинственный список. – Неужели тот самый?
- Вполне возможно, - загадочно улыбнувшись, произнес Алексей Петрович. – Интересная история вырисовывается.
Предчувствие подсказывало Белозерову, что в его руки попала еще одна ниточка. Но куда она вела? И не поздно ли уже было?
Часть 2. Глава 14. Правда на правду
Смело мы в бой пойдем, за Русь Святую,
И как один умрем за дорогую…
Песня белогвардейцев (армия А.И.Деникина).
Смело мы бой пойдем, за власть Советов,
И как один умрем в борьбе за это…
Песня красноармейцев.
1
Два человека возвращались из плена. Они шли на Восток по чужим и незнакомым дорогам, через запустение, оставленное после себя войной. Сотни километров пролегли за их плечами, а где-то впереди, в закатной дымке, их ждали родные, всматриваясь в тревожную даль – не идут ли? Каждый прожитый день становился для этих двоих подарком и каждую ночь, валясь с ног от усталости, голодные, испытывающие жажду и холод, страдая от болезней, во снах своих они оказывались на околице родных сел, откуда слышались родные и ласковые голоса. Они все время куда-то их звали и путники, изможденные долгим путешествием, даже во сне не прекращали идти, лишь бы те не затихали.