[4] Чердак.
[5] Грубое толстое сукно или одежда из него.
Часть 2. Глава 16. Гудок парохода
1
После отъезда Евдокии в Псков минуло три недели. Алексей Петрович почему-то часто вспоминал, как провожал свою дочь. На вокзале, улучив момент, он незаметно сунул в ее карман пачку ассигнаций, иначе, она бы ни за что их не приняла. Несколько ночей он не мог нормально уснуть. Его все-время мучило чувство, что он видел дочь последний раз в жизни. Мозг лихорадочно прокручивал мысли, в то время как тело требовало отдыха. Светлана Ивановна, спавшая, как правило, довольно крепко, тоже о чем-то тревожилась во снах. Иногда она вскрикивала и начинала ворочаться. Тогда он крепко прижимал ее к себе, гладил по волосам, шепча в ушко: «тише, тише», и она вскоре успокаивалась. Мучаясь от бессонницы, он пробовал все, начиная от молитв и заканчивая пересчетом овец, пока незаметно для себя не проваливался в сон.
Однажды, рано утром, раздался требовательный стук в дверь. Алексей Петрович сел на кровати. Светлана Ивановна подняла голову от подушки и пытаясь стряхнуть остатки сна, провела по векам ладонью. Потом уставилась на Белозерова. В ее глазах застыла тревога.
- Не беспокойся, - мягко сказал Алексей Петрович, накидывая халат.
Он ласково взглянул на супругу и вышел из спальни, притворив дверь. Стук, тем временем, не прекращался и становился все более громким и настойчивым. Ничего хорошего от подобного шума, да еще и в шесть часов утра, ожидать было невозможно. Светлана Ивановна слышала, как открылась входная дверь и прихожая тут же наполнилась топотом сапог.
- Белозеров? – раздался высокий и пронзительный голос.
- Да, а с кем имею честь разговаривать?
- Одевайтесь, - насмешливо потребовал неизвестный.
У Светланы Ивановны похолодело внутри. «Вот» - только и мелькнула в голове мысль, от которой повеяло какой-то черной пустотой.
Алексей Петрович вошел в спальню. За ним вошли трое неизвестных – двое были одеты в кожаные куртки, а третий – в матросскую форму. Один, высокий, с длинным кривым носом, выдавался вперед и скорее всего являлся среди них главным. Двое других находились по обе стороны от него за спиной. У всех - оружие. На лицах – кривые ухмылки. Они осматривали комнату и казалось, что от увиденного их вот-вот стошнит.
- Позвольте, товарищи, - обратился к ним Белозеров. – Имейте приличие, сюда нельзя входить – это же спальня. Моя жена не одета.
- Ты про приличия в другом месте рассказывать будешь, - выпятив челюсть и перекосив ненавистью лицо, произнес один из вошедших, худощавого телосложения и невысокого роста. Белозеров к своему удивлению понял, что перед ним женщина. – Твое время ушло, контра[1]. Ты отныне никто, поэтому помалкивай и делай, что велено. Понял меня?
Последние слова перешли в громкий визг.
- Помилуйте, - спокойно ответил Алексей Петрович, посмотрев в глаза женщины. – А как же справедливость и братство, о чем я повсюду только и слышу. Что же, эти понятия относятся не ко всем?
- Умный что ли? – усмехнулся матрос и в тот же момент женщина-чекист, с силой размахнувшись, ударила Белозерова рукояткой нагана.
Удар пришелся в щеку. Что-то хрустнуло и Алексей Петрович упал, на несколько мгновений лишившись сознания. Светлана Ивановна закричала и в одной ночной рубашке бросилась к нему.
- Что вы делаете? – закричала она, но матрос грубо оттолкнул ее и она, потеряв равновесие, упала возле кровати.
- Отставить, - взвизгнул тот, что был за главного и, обернувшись к сопровождающим, сурово сказал. – Вам что было приказано – доставить товарища куда следует! Никакого самоуправства, вам ясно?
Те с обидой взглянули на него и ничего не ответили. Белозеров, сплюнув на паркет окровавленный зуб, поднялся. Во взгляде его не читалось ничего, кроме жалости и презрения.
- Одевайтесь, - повторил главный, - и советую вам не болтать языком, пока вас об этом не попросят. Поверьте – это для вашего же блага. Вам понятно?
Белозеров кивнул.
- Позвольте подойти к жене, - пробубнил он, выпуская из разбитого рта кровавые пузыри.