Несколько человек осмотрели дом, потом заглянули в сарай и даже слазили на чердак. Убедившись, что Степана и впрямь нигде нет, толпа отхлынула.
Усмирили «врагов трудового народа» довольно быстро. Сначала восставших хотели потравить боевыми газами, но в последний момент одумались и вдарили по ним артиллерийской шрапнелью. После первого же залпа на проселочной дороге осталась копошиться окровавленная человеческая масса, а кто мог передвигать ноги, побежал к лесу. Некоторые, получив увечья и раны, добежать до него не сумели и попадали вдоль дороги. Чтобы они долго не мучились, их докололи штыками. После разгона толпы, все село согнали на площадь. Прозвучала поучительная речь о светлом коммунистическом будущем, к которому требовалось всеми силами стремиться, извергнуты проклятия в адрес врагов Советской власти, и под бабий плач и вой, отловленных в лесу мятежников вздернули на виселице.
Во время расстрела толпы Степан находился неподалеку со своим отрядом, которому была поставлена задача преследовать беглецов. Теперь у Степана был новый командир, потому что комиссара Воронова и его помощника Лихачева, еще в день гибели Игната Захарова, белогвардейцы захватили в плен и расстреляли. Отказаться выполнять приказ Степан не мог, но настигнув на опушке леса мужика и его малолетнего сына, позволил им скрыться в чаще. Воротившись без пленников, Степан тут же оказался под подозрением.
- Федорин, - подозвал его командир отряда, зыркая в самое нутро из прищуренных глаз. – Как же ты упустил тех двоих?
- Конь у меня споткнулся, товарищ командир, вот я шашкой-то и промазал.
- Добро, - сквозь зубы ответил тот. – Смотри, как бы и тебе там не оказаться.
И кивнул в сторону эшафота. Степан прикусил губу, ничего не ответив.
Потом на село вновь нагрянули Белые. Красноармейский отряд ушел в степи. Больше месяца Степан ничего не знал о судьбе Настасьи. Белогвардейцам крестьяне тоже давать ничего не хотели и тогда, как водится, у них стали забирать силой. Деникинцам тоже нужно было чем-то питаться и кормить лошадей. Правда, отбирая, некоторые офицеры немного приплачивали. Светлого будущего они не обещали и на задаваемый вопрос о земле ничего определенного не отвечали. Ждите, мол, решения Учредительного собрания. А когда оно будет и будет ли вообще? Одно уже было в восемнадцатом, но большевики его разогнали. И от того на селе имелось опасение, что если Белые одолеют, то вся земля может вернуться к помещикам. Не зря же ветер разносил слухи, что кое-где на «белых» территориях так и происходило. По этой причине деникинцам, как и большевикам, жители села не верили, и оттого добровольно помогать не желали. Закончилось все тем, что еще нескольких сельчан вздернули на виселице.
Бессонными ночами Степан думал обо всем этом безумии, который творили над его народом и те, и другие. Поначалу он во всем винил Временное Правительство и Керенского, потом Ленина и Троцкого. Иногда думал, что выбрал не ту сторону, и надо было вступать в Добровольческую армию Деникина. К царским офицерам он относился уважительно, но офицеры теперь служили и у Красных, и у Белых, и Степан от этого приходил в полное смятение. Все так перемешалось в этой войне, что одну единственную правду отыскать никак не удавалось. На той ли он стороне? Откуда взялись большевики? Почему раньше он никогда о них не слышал, а теперь они повсюду? Как с его народом могла произойти такая беда? Ответ маячил где-то рядом. И все время, какой-то беспокойной мыслью, стучалась в его висок евангельская притча о сеятеле. И однажды ночью, засыпая в голой степи у бивуачного костра, он как будто все понял.
В тот момент на сукно шинели, в которую он закутался, спасаясь от холода, скатились две горячие слезы. Их заметил месяц, висевший неподалеку в небе, но никому об этом не рассказал.
3
Война закончилась и Степана отпустили со службы. В один из дней он признался Настасье, что собирается уезжать.
Она сидела у окна с поникшей головой и смотрела в пол, а Степан с угрюмым видом стоял перед нею. В доме висела тишина. Оба сына Настасьи, Петр и Федот, жались к матери и угрюмо взглядывали куда-то в сторону.
- Знала ведь, что уйдешь, - потухшим голосом произнесла Настасья. - Ну и скатертью дорога. Держать не стану.
- Зачем ты так? – с обидой воскликнул Степан. – Ты же все знала!
- Про твою семью? – усмехнулась Настасья. – Эх, дура я дура. Поверила, что сумею снова стать счастливой, но видно правду люди говорят – на чужом счастье своего не построишь.