- Твоего мужа хотят вычистить из колхоза? – задумчиво произнес Степан, с трудом дочитав до конца.
- Вместе с семьей, - зарыдала Прасковья.
- Ну-ну, успокойся, - попросил Степан. – Что-нибудь придумаем. Ну не могут же с ним так поступить из-за двадцати пяти ульев, которые были у его отца до революции. Это же смешно! Кому от этого было плохо ? Мед в деревне все ели.
В тот же день Степан отправился к председателю колхоза товарищу Зуеву[1]. Тот заявил, что ничем помочь не может и вообще, ему надо готовиться к празднованию 8 марта и посевной.
- Он же от своего отца-кулака только в двадцать девятом отделился?
Степан, нехотя, подтвердил.
- Опоздал твой Федор – подвел итог председатель. – Надо было раньше. А так, выходит, оба они кулаки. А кулак нынче - враг Советской власти.
- Это Черницовы-то враги? – загорячился Степан. – За всю жизнь их семья никому и ничего дурного не сделала. Работали, как все. Разве они виноваты, что у них получалось это делать лучше, чему у других?
Председатель только развел руками.
- Ничем помочь не могу. Хотя… - Тут он наморщил лоб: - Если Федор публично откажется от своего отца, тогда есть вероятность, что его простят.
Степан оторопел:
- Откажется, в смысле, отречется?
- Ну да. Объявит на собрании, что Егор Фомич больше ему не отец и отныне он знать его не желает.
Степан залился краской, буркнул что-то вроде «совсем с ума спятили», и опрометью выскочил на улицу. Передал разговор Черницовым - те схватились за головы.
- Что ж, - вздохнул Федор, - житья нам здесь не будет. Надо собирать вещи, пока все не отняли, и уезжать.
Егор Фомич долго теребил бороду, потом встал и промолвил сурово:
- Никуда вы не поедете.
- Как же так, отец? – воскликнул Федор.
- А вот так. Завтра же пойдешь к председателю и скажешь, что от меня отказываешься.
Федор сжал губы и уткнулся лицом в ладони. Прасковья ахнула и притихла в уголке. Степан почесал затылок и, нарушая неловкое молчание, молвил:
- Ладно, вы тут сами решайте, а я, пожалуй, пойду. Если какая иная помощь понадобится, зовите. Чем сумею, помогу.
Через месяц в колхозе сменился председатель и семью Черницовых вновь приняли в колхоз.
От отца Федор так и не отказался.
3
В 1930 году у Степана родилась дочка. Назвали ее Ниной. Это стало, пожалуй, самым светлым пятном в череде последних лет, тем более что тучи над Федориными продолжали сгущаться. Прошлое, в котором они были зажиточной, ни в чем не нуждающейся семьей, никак их не отпускало. На Степана какой-то «доброжелатель» настрочил донос и его срочным порядком вызвали в сельсовет. Председатель был человеком пожилым и хорошо знал еще отца Степана, Алексея Ивановича. Потому, с приданием огласке доноса решил повременить.
- Читай, читай, - говорил он, расхаживая по кабинету с заложенными за спину руками.
- Тут написано, - произнес Степан, следуя глазами по строчкам, - что я, пользуясь служебным положением, предупредил несколько кулаков о предстоящих арестах.
- Верно, а это сам знаешь - серьезное преступление. Если за это возьмется местный отдел ОГПУ, пиши пропало.
- Этому нет никаких доказательств.
- Думаешь, их будут искать? – усмехнулся председатель. – Сам знаешь, как это делается. Сверху спустили план, сколько хозяйств следует записать в кулацкие, и будьте добры его перевыполнить. Скажу тебе откровенно, в списках ОГПУ ваша семья давно уже значится, в резерве. Если случится недобор по другим семьям, выселят и вас. Только благодаря твоей службе в Красной Армии и держитесь до поры.
Степан помрачнел лицом.
- Вот что, - подумав, сказал председатель. – Я знаю, какой ты человек, потому губить тебя не хочу. Донос я придержу и ходу делу пока не дам. Ты же подумай, хорошо подумай, куда ты можешь увезти семью. Сделать это нужно как можно скорее.
- Мы уедем немедленно, сегодня же ночью.
- Да, - кивнул председатель. - И как можно дальше отсюда. Дом передай брату, пускай присмотрит. Может все и уляжется со временем. А там, глядишь, и вернуться сможете.
Степан в такую возможность почему-то не верил и схватился за голову. Где-то в Карелии проживала родня его матери, но сама ситуация навалилась на него таким тяжелым грузом, что некоторое время он отказывался в нее верить. С другой стороны, на что он надеялся, когда глубокой ночью крался в чужую избу и просовывал под дверь записку, в которой предупреждал о скором аресте хозяина? Неужели на то, что об этом никто не узнает? Как это по-детски наивно. Нет сомнения, его кто-то видел и теперь желал погибели. Зато благодаря ему, Степану, некоторые семьи успели благополучно бежать и спасти нажитое добро. Теперь, видно, настал и его черед. Что ж поделаешь, жизнь не поле, которое можно запросто перейти.