В мужнем доме ее встретили радушно. Она удивительно быстро нашла общий язык со свекровью и стала помогать ей в управлении домашним хозяйством. Прошло еще совсем немного времени, и женщины сделались подругами. Вечерами за рукодельем они часто беседовали, доверяя друг другу сокровенные женские тайны. Поэтому не стоило удивляться, что свекровь первой узнала о беременности Христины. Степан, как нарочно, вытянул жребий и в том же году подлежал призыву в армию. Отец пошел хлопотать об отсрочке. Вовсе уклоняться от службы считалось делом постыдным. Вроде и не мужик ты, коль здоров, а в армии не был. А тех, кого призывная комиссия браковала, могла постичь та же печальная участь и при сватании невесты. Да чего там невеста – дворняги, и те норовили лишний раз облаять негодного всей сворой. А отсрочка – это можно, почему бы и нет? Но на сборном пункте Алексею Ивановичу популярно объяснили, что в полках сейчас недокомплект, а то, что жена беременна, – так за это, согласно закону, отсрочка не полагается. И слушать более ничего не захотели. Так что впереди Степана ожидали три долгих года армейской службы.
Лето прошло в поле, за сенокосом и жатвой. После того, как убрали и обмолотили рожь, копали картофель.
- Так-то, - поговаривал отец Степана, наворачивая щи большой деревянной ложкой, когда вся семья возвращалась с работ и рассаживалась за столом, - один день год кормит.
Сам Алексей Иванович, хоть и состоял на службе у князя, а землю свою не бросал. Но теперь не сыновья ему помогали, а он им, – если на то оставалось время. Урожай собрали хороший, амбар ломился от зерна, а всю подловку[1] и деревянный ангар под завязку набили сеном. Настала осень, полили дожди. Время призыва неуклонно приближалось.
Накануне отправки на призывной пункт, Степану не спалось. Проснувшись среди ночи, он долго лежал на спине и смотрел на потолок. Глаза уже пообвыклись, и он смутно различал предметы, находящиеся в избе. К тому же, через окно, что выходило на восточную сторону, светила беспокойная бледная луна. Одеяло обволакивало тело приятным теплом. На стене мерно тикали часы. В растопленной с вечера печи чуть слышно потрескивали березовые поленья. Хрестя спала рядом. День для нее выдался тяжелым : на проводы явилась чуть ли не вся деревня, и надо было накрывать на столы, подносить, уносить, в общем, ухаживать за гостями. Теперь же от ее тихого крепкого сна веяло спокойствием и уютом.
- Ничего, - думал Степан, - время минет незаметно. Тем более, полк дислоцируется неподалеку, может, когда и повидаться сумеем.
И все же какое-то неясное чувство копошилось в груди и не давало уснуть. Нехорошее чувство. Нет, оно точно не было связано с женой. Христина останется ему верна и обязательно дождется, иного он и помыслить себе не мог. Нет, тут таилось нечто иное. Он лежал, прислушиваясь к себе, и в какой-то момент ему подумалось, что таким, как сейчас, он своего дома больше не увидит. И так явно он это ощутил, что даже сел на кровати от внезапно заколотившегося сердца. "Надо все запомнить, - решил Степан, - сберечь в памяти".
Он тихонько проскользнул на крыльцо, поёжился от осенней прохлады. Долго стоял, прислушиваясь к дыханию ночи. Затем принялся все примечать: тоскливый крик совы в ельнике, лунный круг в чернеющем небе, запах антоновских яблок, доносящийся из сада, и даже рыболовную удочку, прислоненную к стене. Вот где-то вдалеке, видимо, на другом конце деревни, забрехала собака. Степан запомнил и это. «Наверное, кто-то по дороге идет», - подумалось ему.