- Вы же вообще не хотели его брать, - напомнил Миронов и улыбнулся.
- Ну, - замялся Алексей Петрович, - видимо, привыкает душа к русской природе. Давайте поймаем пролетку и побеседуем по дороге, - предложил он.
Так и поступили. В пути разговор пошел бойчее.
- Наши власти заявили, что не останутся безучастными к судьбе Сербии и окажут ей поддержку, - сказал Егор Прохорович. – У нас в отделении никто и ничего толком не знает, но из каждого угла только и слышится:" Война". Так что, Алексей Петрович, о расследовании уголовных дел забудьте. Главное нынче - не допустить массовых беспорядков.
- Все –таки ввяжемся, – задумчиво произнес Белозеров. – Боюсь, как бы это не привело к краху империи. У меня странное ощущение, что Россию заманивают в ловушку. Это сейчас все выражают верноподданнические чувства, а завтра, когда наступят тяжелые времена, рабочие станут устраивать забастовки, а мы с вами пойдем ядра для пушек отливать. Война – это тяжелое испытание для народа и власти, Егор Прохорович. Представляется мне, что наш государь к нему не готов.
- А разве нельзя пойти рабочим навстречу?
- Можно и нужно,- согласился Белозеров, - вот только делать это следовало раньше. А когда фронту потребуются винтовки и снаряды, на восьмичасовой рабочий день им лучше не надеяться. Мы тоже вон без сна и отдыха пашем, а у городовых, так вообще,- жалованье с гулькин клюв. Но первые безропотно топают с утра на службу, а вторые, прежде чем встать за станок, учиняют забастовки и непременно кричат о своих правах. Иначе у них весь день коту под хвост.
Егор Прохорович кисло улыбнулся.
- Будем надеяться, Алексей Петрович, у европейских правителей хватит благоразумия и до кровопролития дело не дойдет. Но даже если это случится, вряд ли война затянется надолго.
- Думаете, у государств не хватит ресурсов, как это случилось с Японией в 1905?
- Очень на это надеюсь, Алексей Петрович. К тому же, положа руку на сердце, разве способны мы оставить в беде сербский народ?
Белозеров усмехнулся.
- Друг мой, нашему государству следует исходить прежде всего из собственных интересов и полагаться только на себя, а не на веру в чье-то благоразумие. Вот, казалось бы, неплохо - те, кто еще вчера от души ругали царский режим, сейчас вышли на площадь Николаевского вокзала, лупят себя в грудь и размахивают патриотическими плакатами. Вот только не верю я им, Егор Прохорович! Плохо, что иные верят, и государь на свою беду. Это интеллигентское болото в очках дрогнет и забурлит первым, как только возникнут трудности и потребуются жертвы. Война, Егор Прохорович, станет нам не скрепой, а молотом, потому как пропасть пролегла между народом и властью. Я это понял еще десять лет назад, когда слишком самоуверенные господа захотели крошечные японские острова шапками закидать, а получили революцию. Если бы на нас напала Германия, тогда понятно. Сам Бог велел все претерпеть и землю свою отстоять. А тут, как объяснить простому крестьянину, что он обязан другие народы защищать, если он о них и слыхом не слыхивал? Его, русского мужика, кто и когда защищал?
- Какую-то невеселую картину вы рисуете, Алексей Петрович. Даже если война станет непомерно тяжелой, я верю - власть мы все равно удержим. Сила за государем вон какая: и жандармы, и казаки, и армия.
- А кто убил Столыпина? – усмехнулся Белозеров. - Его же подчиненный, агент охранки. Великодушный, кстати, был человек, Петр Аркадьевич. Перед смертью хотел просить о помиловании своего убийцы. «Какой он бледный, - сказал он о Багрове. – Он думал дать счастье России, - я видел по его лицу и горящим глазам». Вот только, дорогой Егор Прохорович, за революционными романтиками вроде Багрова всегда маячат тени хладнокровных и весьма расчетливых людей.
Миронов относительно личности Столыпина имел собственное мнение, но спорить с коллегой не стал. Тем временем пролетка подъехала к подъезду дома, где проживал Алексей Петрович. Расплатившись с извозчиком (сошлись на 40 копейках), сыщики ступили на тротуар.
- А не пропустить ли нам по стаканчику коньяку, - предложил Белозеров, - вы как, Егор Прохорович?
- Благодарю, но мне следует вернуться в отделение. Доложусь, что благополучно вас встретил.
- Что ж, - горестно развел руками Алексей Петрович. – Сегодня и правда не мой день. А раз так, пусть ожидают меня завтра.
- Передам всенепременно, - улыбнулся Миронов.
Он возвращался в отделение с тревогою в сердце. Может, Алексей Петрович прав, и России ни в коем случае нельзя вступать в войну? А если Германия, имеющая одну из сильнейших армий в мире, поодиночке разобьет Францию и Англию, а после всей мощью обрушится на Россию? Понимает ли государь и его окружение, что сейчас на карту поставлена судьба всего народа и самой династии? Понимает ли он, куда ведет страну? Хватит ли ему политического таланта и воли?