- Федорин, - произнес Елизаров, - вы не замечали за собой такой странности: то вам кажется, будто вы знаете то, чего не знали раньше, а то вдруг все забываете?
- Так точно, - удивился Степан, - как вы догадались, ваше благородие?
Елизаров неопределенно пожал плечами.
- Ну, со мной тоже подобное случается. Что ж, передайте капитану, чтобы он ожидал меня к обеду. Я должен находиться в курсе всего, что касается немецкой радиостанции. Желаю вам успехов, господин унтер-офицер и поторопитесь – уже сегодня наше наступление возобновится, и тогда вам придется работать на ходу.
С этими словами он взял под козырек, вскочил на коня и ускакал прочь.
[1] Надо отметить, что объявление мобилизации еще не означает объявления войны. Россия никому войны не объявляла.
[2] Кстати Франция свои обязательства перед Россией выполнять не спешила. Она так и не объявила Германии войну, хотя должна была. Правда, после истории с «Мистралями» я лично этому не удивлен.
[3] Слой зажиточных крестьян (кулаков) в Германии.
[4] Некоторые антенны привязывались к воздушному змею, которого запускали в небо.
Часть 1. Глава 13. Заговорщики
1
В Петербурге, переведенном вместе с пригородами на военное положение, следователь сыскной полиции Алексей Петрович Белозеров, отложив уголовные расследования в дальний ящик, каждый день выходил в оцепление, пока по улицам города текли и шумели толпы манифестантов. Они выражали свою солидарность и поддержку Сербии, Франции и Государю Императору, скандировали патриотические лозунги и криками «ура» приветствовали всех встречавшихся на пути офицеров. Словно море, колеблемое ветром, качались на площадях людские головы, флаги, транспаранты и хоругви, и во избежание неприятностей в городе позакрывали все винные лавки.
Алексею Петровичу удалось выяснить, у кого останавливался Миллер во время своего пребывания в Петербурге. Этим человеком оказался некий господин Шульц, проживавший на Васильевском острове. Белозерову он показался весьма скользким и неприятным типом. Шульц заведовал пивоварней и небольшим ресторанчиком, расположенным на первом этаже его же дома. Теперь заведение стояло с наглухо закрытыми ставнями, пережидая волну антигерманских погромов. Допрос иностранца особых результатов не дал. Господин Шульц не сказал ничего, что могло бы пролить свет на личность Миллера и указать на его причастность к убийству профессора. Это почему-то не удивило Алексея Петровича - несмотря на кажущуюся любезность и искренность, Шульц явно о чем-то недоговаривал. В своих ответах он очень искусно ходил вокруг да около, и выудить из него полезные сведения Белозерову так и не удалось. «Надобно приставить к нему филёров»[1],- подумал сыщик. Не нравился ему этот рассыпающийся в любезностях гусь. Покинув гостиную Шульца не в самом лучшем расположении духа, Алексей Петрович спустился на первый этаж, прошел через ресторан и вышел на улицу.
Слово «война» звучало теперь отовсюду. Оно отлетало от городских стен, словно эхо. Даже темные углы в подворотнях, казалось, шептали его, пока однажды утром оно не загудело как иерихонская труба. «Началось» - подумал тогда Белозеров. Из газет он узнал, что ночью русскому министру иностранных дел Сазонову была вручена нота от немецкого посла Пурталеса, означавшая объявление войны. Холодок страха, какого Алексей Петрович давно уже не испытывал, неприятно шевельнулся в его животе, но он тут же постарался взять себя в руки и начал рассуждать (это всегда помогало ему выйти из состояния инертности). «Ничего, ничего, - думал он, направляясь в сторону сыскного отделения, - государь знает, что делает, а нам положено выполнять свою работу».
Неожиданно, среди прохожих он заметил красивое женское личико, которое показалось ему знакомым. Дама в розовом платье и шляпке, оформленной искусственными цветами, неторопливо шла по тротуару с противоположной стороны улицы и рассматривала витрины магазинов. В одной руке она держала белую сумочку, а в другой сложенный зонт. Алексей Петрович попытался вспомнить, откуда мог знать эту женщину и... «Ну конечно!» - чуть не вырвалось у него. Он даже стукнул себя по лбу, упрекая в непростительной забывчивости. Пропустив трамвай, который на перекрестке окатил его с головы до ног медными трелями, он перешел на другую сторону улицы и оказался в двух шагах перед женщиной.