- А может из-за того, что это опытный образец? - предположил Степан.
- Может, и так, - вмешался капитан Прохоров, - но не это сейчас главное. Ты подумай, как теперь наш собственный приемник переделать, чтобы мы могли прослушивать немецкие переговоры.
- Я как раз этим и занимаюсь, господин капитан. Еще немного, и все будет готово.
- Да ну, Федорин! – в который раз воскликнул в изумлении ротмистр, схватил унтер-офицера за плечи и затряс, словно грушу. - Братец, сделай это! Как же иначе мы с немцем воевать будем, коли он нас слышит, а мы его нет?
Степан усмехнулся. «Да как всегда воевал русский солдат, так и в этот раз, - подумал он про себя. - За веру, царя и Отечество, и не жалея живота своего». Вслух же спросил: - А что за толк нам будет от одной этой станции, ваше благородие? Вот если бы в каждый полк такую, тогда другое дело.
- Ты сделай пока, о чем я тебя прошу, а там посмотрим. Как закончишь, я немедля в штаб корпуса доложу, а там, даст Бог, и до военного министра дойдет. Ты только поторопись, как бы поздно не оказалось.
Как в воду глядел капитан Прохоров. Поторопиться действительно следовало.
3
На утро следующего дня немецкие гаубицы пристреливались, ища позиции нашей артиллерии. Снаряды, издавая протяжный вой, сотрясали землю то прямо перед окопами, то за ними. Случайными попаданиями оказались разрушены несколько траншей и уничтожен один из наблюдательных пунктов вместе со всеми офицерами, которые там находились. Погиб также командир одного из полков: артиллерийская граната разорвалась в десяти метрах от него, когда он спускался с холма. Наши батареи, состоявшие из 76-мм пушек, старались до поры себя не выдавать и некоторое время молчали. Когда же, наконец, они открыли ответный огонь, командиры расчетов были раздосадованы – до мельницы, за которой укрылись немецкие гаубицы, снаряды не доставали. Перешли на стрельбу гранатами, но и это не помогло, поэтому вскоре, за бесполезностью, огонь прекратили. Немецкие гаубицы тем временем продолжали рыскать по нашим укреплениям. Неожиданно из-за леса к ним присоединилась легкая артиллерия. От рвущихся снарядов земля превратилась в огромный гудящий колокол, а столбы пыли, разносимые по полю ветром, заволокли солнце и глаза русских солдат. В тыл потянулись повозки с убитыми и ранеными. Степан невольно прислушивался к их невыносимым стонам, умоляющим о спасении или о скорой смерти. Не в силах дать ни того, ни другого, унтер-офицер Федорин прятал глаза и старался думать только о поставленной задаче.
После артиллерийского обстрела из-за леса выдвинулись колонны противника, развернулись в несколько стрелковых цепей и двинулись к русским позициям. Почти сразу заговорил наш артиллерийский дивизион, осыпая их смертоносным железным дождем. Цепи дрогнули и залегли. Дождавшись, когда русские «трехдюймовки» замолчат, остатки немецкой пехоты рванули обратно, к своим. Вновь разверзся ад. Шквал снарядов, с адским воем и грохотом, рвущим барабанные перепонки, стал без разбора перепахивать русские позиции, сравнивая их с землей. В этот раз досталось и артиллерийскому дивизиону – три его орудия оказались разнесенными в клочья вместе с прислугой.
Между тем, Степан, не сомкнувшивший за последние сутки глаз, уже завершал работу над радиоприемником. Стараясь не обращать внимания на близкую канонаду, он произвел настройку, и в его головных телефонах, сквозь свист и шорохи эфира, зазвучали точки и тире.
- Да! – воскликнул он.
Он слышал радиопередачу немецкого штаба. Сигналы звучали так громко и отчетливо, словно телеграфист находился где-то поблизости, и Степан невольно огляделся по сторонам. В этот момент он чувствовал то же волнение, какое охватывает обычно подростка, подслушавшего разговор взрослых на запретную для его ушей тему. Азбуку Морзе Федорин знал неважно и поэтому немедленно вызвал радиста роты. Тот вынул из кармана погрызенный карандаш, нацепил на уши головные телефоны и с деловым видом принялся записывать, с лету переводя морзянку в буквы и цифры. Составленные предложения выглядели бессвязными, и разобраться в их содержании с ходу не удалось. Капитан Прохоров отправил принятые радиограммы на расшифровку, а сам тут же умчался с докладом в штаб корпуса. Он надеялся, что сумеет настоять на необходимости доработки наших станций и оснащении ими хотя бы одной дивизии. Вскоре он вернулся обратно и имел при этом весьма раздосадованный вид.
- Меня даже слушать не стали, - возмущался он, - будто генералам все равно, что немцы превосходят нас в скорости управления. Сказали только: «Ступайте, мы подумаем, и в случае необходимости ознакомимся с вашими рекомендациями».