- Вот кто у нас народ-то обворовывает.
Белозеров только усмехнулся. «Забавно, – подумал он, - всю жизнь я воров ловлю, а теперь и меня самого к ним причислили».
Уже не раз он подавлял в себе желание поставить наглецов на место и ожидал подходящего случая, когда те потеряют страх, но все их нападки завершались какой-нибудь едкой фразой и до решительных действий не доходили. Более всего Белозеров беспокоился не за себя, а за Ларису Николаевну. Обостри он отношения с этими господами, и те, чего доброго, отыграются на ней в темном переулке. А заяви, что является полицейским, может статься еще хуже, и вместо испуга это вызовет еще большую озлобленность. Несомненно, Ларису Николаевну надо было отсюда увозить, но не силой же это делать? На все его опасения она отшучивалась, поэтому Белозеров с трудом, но терпел неумные дворовые остроты. Физиономии картежников он рассмотрел хорошо и знал, что на них у полиции ничего не имеется. «Следует пообщаться с местным околоточным», - решил он.
Но самой большой головной болью для него оставалось письмо. Он долго раздумывал над тем, как с ним поступить и однажды решил, что Лариса Николаевна имеет право о нем узнать. Предполагал ли он, что за этим последует? Наверняка! Возможно, таким поступком, на первый взгляд честным и порядочным, он, на самом деле, хотел снять с себя ответственность и освободиться? И это вполне возможно. Как бы то ни было, когда Лариса Николаевна прочла письмо и подняла на Алексея Петровича глаза, во взгляде ее, сквозь дрожащую паволоку слез, проступала горечь.
- Но она любит вас! Как такое возможно?
- Я не знаю.
- И вы хотите сказать, что никогда не питали к ней тех же чувств? Ну, признайтесь мне!
- Питал.
- А сейчас?
Он не ответил. Лариса Николаевна прислонилась к косяку и опустила руки. Письмо выпало из ее ладони и, плавно качнувшись в воздухе, почти бесшумно опустилось на ковер. Слезы, переполнив лодочки-веки, скользнули вниз, прокладывая свой путь по щекам. Она тяжело вздохнула и посмотрела на Белозерова. Он же склонился над столом, обхватив голову руками.
- На днях я уезжаю в Москву, - надломлено и тихо сказала она. - Моего сына на днях отправляют на фронт, и я должна побыть с ним рядом. Умоляю вас, не произносите лишних слов, не останавливайте меня и не ищите больше. Меня уже ничего не держит в этом городе.
Белозеров поднялся и, не поднимая головы, вышел переодеваться. После, уже на пороге, немного задержался и, не оборачиваясь, произнес:
- Я желаю вам счастья, Лариса Николаевна. Надеюсь, вы не осудите меня за эти слова - я говорю их от чистого сердца. Прощайте.
В этот раз двор оказался пустым. «Все к лучшему",- подумал Алексей Петрович, потому что в эти мгновения он готов был придушить любого попавшегося ему на глаза подлеца.
Часть 1. Глава 18. Четвертая вершина
1
Степан с Мироном, услыхав условный сигнал, двинулись вперед. Елизаров ожидал их, прислонясь к стволу дуба. Белки его глаз светились, словно их натерли фосфором. У его ног сидел немецкий часовой. Степану показалось, что тот задремал на посту, опершись плечом на винтовку и склонив голову на грудь, но разум подсказывал, что подобное невозможно и немец, на самом деле мертв. Второе тело, принадлежавшее офицеру, лежало в канаве на расстоянии нескольких шагов позади дерева - смерть настигла его во сне. Из-под шинели, которой он был накрыт, свисал на перекрученном ремешке бинокль. В его полевой сумке были найдены: тетрадь, компас, линейка, карандаш и целлулоидный круг для измерения углов. Рядом, прямо на земле, стоял телефонный аппарат. Исправный. Елизаров приподнял над травой провод, уходящий в темноту между деревьями. Судя по всему, это был немецкий наблюдательный пункт, корректировавший огонь артиллерии.
- Это хорошо, - прошептал Елизаров, - один глаз мы немцам подбили, теперь станут хуже видеть. Кто там упоминал про нить Ариадны?
- Я, - отозвался Федорин.
- Молодец. Вот по проводу мы и двинемся. Авось, и укажет нам, где прячется их батарея.
По расчетам Елизарова, они сейчас находились недалеко от передовых немецких позиций. Где-то здесь, в лесу, пряталась пулеметная точка, которая весь вечер не давала русской пехоте подняться в атаку. Хорошо бы накрыть и ее, но темнота, обволакивающая деревья, не позволяла рассмотреть даже свои руки.